Навеянное грёзами

Во тьме красные лепестки маков казались чёрными. Гипнос касался их невесомо кончиками пальцев, шёл по маковому полю, подобный призраку — всё, лишь бы не спугнуть нежные цветы, лишь бы ни один алый лоскут не сорвался раньше времени. Земля и так уже потемнела от них: лето подходило к концу, маки отцветали, и, обходя священное поле на острове Лемнос, Гипнос собирал подсушенные головки, от которых даже сейчас исходил лёгкий флёр сонного дурмана. — Помочь, отец? — голос, больше похожий на шёпот, на дуновение прохладного ночного ветерка. Морфей был единственным из сыновей Гипноса, который пусть ненадолго, но мог прорваться сквозь пелену сна в реальность — и всё равно оставался лишь едва видимым, дымчатым образом в противовес себе настоящему. — Пожалуй, — благосклонно кивнул Гипнос, чуть поразмыслив. — Найди самые крупные цветки и сплети венок. Тонкие пальцы едва реального онира прекрасно подходили, чтобы бережно укладывать стебель к стеблю, не повреждая хрупких соцветий. Морфей вздохнул, всколыхнув золотящиеся кудри. — Я хотел помочь с отваром, — разочарованно ответил он, но принялся выискивать подходящие для венка цветки. Гипнос качнул головой: с этим он вполне может справиться и сам. Возможно, ему придётся даже поделиться собранным урожаем с матерью — Нюкта тоже использовала маки, но не для сонных зелий, а для каких-то ещё более туманных и окутанных тайной ритуалов. — Я хотел, чтобы мы сделали его, как тогда, — продолжал Морфей, на которого в эту ночь вдруг сошла ностальгическая меланхолия. — Как в первый раз. Гипнос прекрасно помнил, как они вдвоём впервые готовили отвар. Только его воспоминания о тех днях не были такими уж светлыми. Морфей не чувствовал холода, что сковал тогда землю и выстудил воздух. Не чувствовал горя Деметры, у которой отняли единственную дочь, его тело, пригодное больше для мира снов, не страдало вместе со всей природой, у которой богиня с разбитым сердцем отняла тепло и свет. Для Морфея первый сваренный маковый отвар был лишь очередным увлекательным занятием в компании отца. Для Гипноса — последней попыткой хоть как-то успокоить Деметру, что из дарительницы жизни превратилась в посланницу смерти. Тогда отвар действительно помог. И с тех пор Гипнос запасал с лета большие связки маковых коробочек, чтобы всегда иметь наготове утешительное зелье для печалящейся богини. И для всех остальных, кто искал спасения от бурных чувств в сонном покое. Они с Морфеем дошли до края поля. Гипнос сложил собранные коробочки в большую корзину — он унесёт её в свой дом на краю земли, как только Эос покажется на горизонте. — Готово, отец, — окликнул его Морфей едва слышно: его сил уже едва хватало, чтобы держать человеческий облик в реальности и не ускользнуть в чей-нибудь сон. Гипнос взял из его рук протянутый маковый венок. — Не секрет, кому ты хочешь его подарить? — Не секрет, — ответил Гипнос, улыбнувшись. И больше ничего не сказал, потому что сын, в последний раз вздохнув, исчез, оставив в воздухе золотистую дымку, какая, бывает, гуляет в голове после пробуждения от прекрасного сновидения. Не секрет — но те, кто хоть раз увидели алый венок на чёрных кудрях, могли рассказать о нём лишь владыке Аиду, потому что Гипнос, нисходя в подземное царство, клал свой дар на голову брату. Танат был хмур, как и всегда, но никогда не отказывался от подношения, и если в руках Гипноса маки казались пунцовыми устами, сомкнутыми в предвкушении сна, то на челе Таната — каплями крови, стекающими из смертельных ран. В конце концов, смерть — тоже сон, и потому неудивительно, что смерти нравились сонные цветы.