Save me

Людей в заведении как никогда мало — утро воскресенья как-никак, — все важные шишки, что обычно зависают в Eclipse, готовятся к аукциону. А Чонин и рад: он, подпевая под нос песню, что тихо льётся из колонок под потолком, натирает до блеска стаканы. Сегодня он по-обычному доволен, сверкает своей улыбкой до ушей, что даже охранники пугаются такой перемены настроения обычно безэмоционального парня. Ян же чувствует, как счастье переполняет его, как немеют кончики пальцев от невесомого волнения. Через час должен прийти Кристофер: он предупреждён, что сегодня почти никого не будет, поэтому у них есть время побыть немножко наедине друг с другом. Парни не виделись уже добрую неделю: Ян часто занят, а Чан даже к барной стойке протолкнуться не может, лишь ловит грустную, извиняющуюся улыбку младшего издалека и наблюдает за каштановой макушкой, что устало носится туда-обратно. Крис же тоже на месте не сидит: у него как у главы уже достаточно внушающего картеля дел по горло, аж глаза закатываются от удушения ими. Но даже несмотря на это каждый день он находит свободный час, жертвуя сном, дабы увидеть своё счастье. Последнее время малыш Чонин для Криса — всё; он всё так же надеется забрать его к себе и зажить наконец-то спокойно, но сейчас на главный план выносятся проблемы Мортенеры, а не личные. Телефон в кармане рабочего фартука Яна дважды жужжит, оповещая владельца о входящем сообщении. Чонин радостно отбрасывает полотенце, которым до этого мастерски натирал хрупкие стаканы и бокалы, и тянется в карман. На экране, как и ожидалось, высвечивается иконка мессенджера — сообщение от Чана; губы растягиваются в улыбке, а некое, до сих пор непривычное тепло разливается по груди, заставляя бабочек в животе пробудиться от сладкого сна. Channi: Малыш, появились срочные дела, сегодня не смогу приехать, прости. А вот сейчас было больно: Чонин не глупый мальчик, каким его считал Крис, и он догадывается, какие такие срочные дела у него могли появиться. Тревога начинает завладевать разумом парня, страх за любимого сковывает тело, а в глазах собирается влага. Он не хотел этого делать, но Чан сам вынудил, он должен спасти его — неважно, ценой чьей жизни. Трясущимися руками, что судорожно сжимают мобильный, он набирает наизусть выученный номер. — Ты прав, всё будет, только оставь его в покое, — голос срывается, выдавая страх, беснующий внутри парня загнанным зверьком. На том конце звонка грубый мужской голос победно смеётся, не обещая ничего хорошего. — Послушный мальчик, — хмыкает мужчина. — Эх, на что только не идут люди ради какого-то фантомного чувства любви, что рассеется лишь в одно мгновенье, даже несмотря на жертвы, принесённые ради неё. Звонок обрывается, а вместе с ним появляется ощущение, будто бы вся жизнь Яна оборвалась. Несколько посетителей небольшой компанией заваливается в клуб и Чонин снова вынужденно цепляет свою рабочую улыбку, поворачиваясь лицом к людям, пока душу стервятники клюют.

***

— Выезжаем, — заблокировав телефон, Кристофер обращается к команде. Несколько десятков тонированных автомобилей стоят у здания картеля, люди Мортенеры, что до этого терпеливо выслушивали речь двух глав, садятся в машины и заводят рычащие двигатели. Flashback — Сегодня и ни днем позже! — кричал Хенджин, когда команда очередной раз собралась в конференц-зале на переговорах. — Ты понимаешь, какие это риски? Мы можем потерять множество людей и столько же невинных убить. Ты хочешь опуститься до уровня Крипсов и Пирусов? — устало потирая виски, повторил то же самое в шестой, кажется, раз Крис. — Мне насрать, сколько и кого мы убьём! Представь, что на его месте был бы Чонин, ты так же бы говорил? — стоял на своём Хван. — Не вмешивай его сюда! — повысил голос Чан, поднимая на него свой разъярённый взгляд. — Собирайте людей, мы едем на аукцион. End of flashback Кортеж из более десятка машин рассекает ночные улицы Детройта, шум моторов ревёт, разлетаясь по всем окрестностям, словно рычание стаи диких волков на охоте за утончённой ланью, что случайно забрела не в ту степь. Люди, проходящие неподалеку, шарахаются и прячутся в тёмных переулках, все уже поняли: эта ночь будет ещё более кровопролитной, чем та, несколько месяцев назад. А пока лидеры и их подчинённые оказываются уже рядом с загородным домом, в котором и проводились грязные аукционы Туки. Огромный особняк возвышается меж большой отдалённой лесной посадкой, острые шпили здания зловеще тянутся к небу, словно самурайские мечи, а крик воронов заставляет стынуть кровь в жилах. Возле особняка в ряды выстроены дорогие автомобили гостей и покупателей, номера некоторых из них Хвану удаётся узнать: это бывшие чиновники, прокуроры, судьи и адвокаты — все те, кто должен защищать права человека, сегодня приехали нарушать их всеми возможными способами. Здесь есть даже несколько подсудимых шишек, которые проиграли в суде Хвану, но выбрались благодаря власти и деньгам. — Нужно сначала осмотреться, — нарушает тишину в авто Сынмин. — Если ты думаешь, что тем, кто пойдёт осматриваться, будешь ты, то ты глубоко ошибаешься, — сквозь стиснутые зубы цедит Чанбин, сидящий рядом с ним на заднем сидении машины Чана. — Если ты думаешь, что тебя кто-то спрашивает, то ты ошибаешься, — язвит в ответ ему Ким. — Заткнулись оба! — выкрикивает Хван. — Ким прав: его никто не знает, он нигде ещё не успел засветиться, пускай идёт. — Хёнджин! — бесится Со. — Ничего с твоим ненаглядным не случится, — закатывает глаза Хван. Сынмин собирается с духом, проверяет патроны в магазине Макарова, поправляет скрытую за полами пальто повязку на бедре с боевым ножом и собирается выходить. Сильная рука Со нежно хватает его за запястье, заставляя повернуться лицом к себе. Их взгляды встречаются и ни на секунду не отрываются — они будто смотрят друг на друга в последний раз, немо прощаясь. Они чувствовали сильное притяжение все эти несколько месяцев совместной работы, но ни разу не обсуждали того, что происходило между ними. Чанбин — единственный человек, который оказывает влияние на Кима: даже если тот до последнего гнёт свою линию, он пойдёт и сделает так, как сказал Со. Чанбин же утопает в нём полностью, окунается в ранее неизведанные чувства с головой и тонет, не желая возвращаться на сушу. Ким стал для него тем, кого хочется оберегать, тем, кого хочется прижать к себе и согреть в объятиях многолетние ледниковые наросты. Капитану хватает лишь раз взглянуть в эти янтарные глаза, чтобы увидеть в них космос и потеряться, в себе, во времени, пространстве и чувствах, словно его одолел делирий. Лишь раз посмотрев в эти щенячьи глаза, он увидел в них то тепло, что ранее скрывалось за массивным панцирем и не позволяло кому-то заметить настоящую сущность. Но Со всё видел, а Кима это раздражало: никто ранее не пытался так яростно с ним сблизиться, все отставали, оценив его агрессивную оболочку. Но Чанбин другой… Со перемещает руку с чужого запястья на щеку Сынмина и нежно проводит по светлой коже, всё так же смотря прямо ему в глаза. — Береги себя, — шепчет Со так, чтобы услышал только Ким. — Прошу, — добавляет он, оставляя на прохладной коже щеки невесомый поцелуй. У Сынмина глаза расширяются от такого неожиданного действия капитана, но вместо громких слов он лишь также медленно приближается к его лицу. — Всё будет в порядке, — шепчет Мин в сами губы парня и со всей нежностью и благодарностью — всего на тщетные три секунды — примыкает к его обветренным губам, даже не пытаясь углубить столь невинный поцелуй. На вкус они были как кофе, что готовил перед их выходом Ким, и в его мозге мелькает мысль, что, если бы не задание, он бы так и остался здесь, на заднем сидении авто, и целовал эти тёплые и родные губы, пока они трещинами не покроются, сочась кровью. Сынмин отодвигается, как бы ни хотелось подольше чувствовать чужие касания на себе, последний раз позволяет себе взглянуть в эти чёрные омуты напротив, что не желают его отпускать всей душой. Сынмин выходит, в лицо ударяет прохладный весенний ветер, и несколько капель мелкого дождя падают на стеклышки в его очках. Он не боится, даже наоборот, полностью уверен в своих силах: он не подведёт Мортенеру, Криса и Хвана, а особенно Чанбина, он будет им гордиться, определённо будет. Ким встаёт возле задней двери особняка, через которую он сможет незаметно пробраться и оценить обстановку, и оборачивается назад, встречаясь взглядом с Со, что выглядывает из окна автомобиля. — Ты будешь мной гордиться, — вполголоса говорит он, смотря прямо в глаза парня, нежно улыбаясь. Со и не догадывается, что сказал Сынмин, но уверен, что всё будет в порядке; а если хоть царапина на его теле останется после сегодняшнего дела, вцепится зубами в глотки обидчиков и будет терзать их, как бешеный уличный пес, пока те пятнами трупными не покроются. Сынмин проходит дальше по тёмному коридору — здесь никого нет, этот путь безопасен, он заранее выучил планировку здания и узнал о всех закоулках. Издалека доносятся звуки музыки, громких разговоров и не совсем разборчивая речь мужчины в микрофон. В конце коридора дверь, что ведёт к кухне. Смешавшись с толпой снующих туда-сюда поваров и их помощников под возгласы шеф-повара, он, не привлекая внимания, выбирается из помещения и входит в огромный зал. Свет слегка приглушён, с потолка свисают антуражные зажжённые подсвечники, повсюду развешаны коллекционные картины известных художников, несколько небольших круглых столов расставлены по залу и завалены изысканной едой. Люди кучками стоят и непринуждённо переговариваются между собой, от них веет пафосом и многоликостью — эта напыщенность светских вечеров всегда раздражала Сынмина. Он и сам рос в обеспеченной и небезызвестной семье врачей, поэтому в лицо знал таких особей, при виде которых хотелось лишь блевать и побыстрее скрыться от оценивающих взглядов и бестактных вопросов. Чтобы хоть как-то влиться в общество здесь, он берёт предложенный официантом бокал с шампанским с подноса и направляется ближе к центру, дабы хоть краем уха уловить обрывки разговоров. — Да, я тоже наслышан о нём, говорят, он своенравный, но вместе с тем станет идеальной куколкой, если его обуздать, — смеясь, говорит один из свинских рыл. — Это какой именно? — спрашивает рядом стоящий щуплый мужчина с тростью в руках. — Номер шесть, по-моему, он ещё в Eclipse долго танцевал, потом, конечно, ему славно досталось, вот и получил свое наказание, — отвечает тот, что на свинью похож. — Почём он? — Ох, Митч, тебе явно не по зубам, думаешь, твоей пенсии бывшего десантника хватит, чтобы оплатить такую куколку? — этот вопрос щуплого свинорылого явно смешит. Сынмин вдоволь наслушался, поэтому встаёт немного поодаль у стены, набирая сообщение Со. Kim: Пока еще ничего не началось, но Молли явно здесь. Много кто его хочет купить, так что поторопитесь. Чанбин в голос читает входящее от Кима парням в машине. — Предлагаю войти тем же путем, что и Мин, и просто дождаться начала аукциона, — предлагает Чан. — Тебе не кажется, что нас засекут ещё до его начала? Думаешь, наши рожи настолько безызвестны? — спрашивает Хван, выгнув бровь. — Значит так, — начинает Со, — ты, — указывает пальцем на Хёнджина, — идёшь искать своего ненаглядного. А мы с Чаном сидим в коридоре, и ждём вас, и, если начнется какая-то хуйня, зовём подкрепление, и валим их нахуй, — заканчивает Со. — Отличная идея, звучит безопасно, — закатывает глаза Хван, но проверив закреплённое в кобуре оружие, выходит из авто. Троица парней идёт по тому же пути, что и Сынмин, наверняка каждый в этот момент думает о том, что, не было бы их главного светлого ума в виде Кима, загнулись бы все. Он с Со проделал огромную работу, изучал план здания, потайные ходы, где они будут в безопасности, количество шавок со стороны Крипсов и Пирусов, их месторасположение, а также сценарий аукциона. Чану и Хёнджину оставалось лишь собрать людей, расставить их по позициям и, собственно, выкрасть Молли; если все получится — обойдутся без перестрелок, если же их заметят — придётся сражаться не на жизнь, а на смерть. Коридор всё так же поглощал в свою непроглядную темень. Они останавливаются на развилке, дверь прямо ведёт к кухне, справа — в охраняемый коридор, где находится дверь в гримерку с лотами сегодняшнего аукциона, туда направляется Хенджин. Кристофер связывается с людьми на улице. — Как обстановка? — спрашивает глава. — Мы усыпили охрану и встали вместо них, оружие и рации отобрали. Пока всё спокойно, сообщений изнутри не поступало. У вас как? — отчитывается заместитель Чанбина. — Мы ещё не вошли в зал, но, если что, я позову. Парни направляются дальше и, пройдя уже по известному пути через кухню, оказываются в плохо освещаемом зале. Гробовая тишина их пугает, темнота не позволяет увидеть происходящего в нём, но вдруг включается прожектор и освещает сцену. Картина перед ними повергла в шок: на сцене, привязанный к стулу с тряпичным кляпом во рту, сидит Сынмин, пытаясь вырваться, он дёргает руками. Но встретившись взглядом с перепуганными глазами Со, быстро качает головой в стороны в отрицании — он немо молит его не приближаться. Чанбин словно невидимую пулю в грудь словил: она пронзила его легкие, не позволяя сделать полноценный вдох, лицо застыло в гримасе ужаса, что тенью лёг на молодое лицо. Позади Сынмина с пистолетом в руке показывается Туки. В одной его руке тлеет сигара, он не спеша подходит к Киму и прикладывает дуло к голове, коварно улыбаясь, устремляет взгляд на новоприбывших гостей. — И специальный лот, что появился благодаря любимым незваным гостям! — громко начинает говорить Туки, обращаясь к людям, что всё так же стояли в неосвещённой части зала. — Делаем ставки, господа! — Не смей, сука! — выкрикивает Чанбин, порываясь к нему, но крепкая рука Чана останавливает его. — Как жаль, неверный ответ, — расплывается в ехидной ухмылке глава Крипсов. Он тушит сигару о плечо узника, чем вызывает притупленный из-за кляпа во рту крик, встаёт позади него, схватив одной рукой за волосы, больно тянет назад, другой вплотную впечатывает дуло в висок парня. Криса пробивает дрожью: он видел уже эту картину, видел эту кровожадную ухмылку и последствия всего тоже видел. Но больше он не позволит этому случиться, Туки больше не прольёт ни капли крови его людей, что спустя несколько месяцев стали для него семьей. Он нащупывает в кармане кнопку на рации и несколько раз нажимает, посылая тем самым сигнал охране на улице. Хёнджин идёт по коридору и, заметив возле нужной ему двери двух охранников, прячется за косяком двери. Он не Чан, ему в отличие от друга плевать на сопутствующие жертвы: эти люди убивают годами, они видят кровь чаще, чем мясники, они — гады, и, убив нескольких из таких, Хван не станет одним из них. Поэтому, выудив из кармана глушитель, он закручивает его на стволе и прицеливается в охрану. Тихий выстрел, словно в подушку, валит с ног одного громилу, его напарник, не успев среагировать, падает рядом с ним. Кровь, вытекающая из их тел, стекает в одну большую лужу, что расползается по светлому паркету, впитываясь в маленькие щели в нём. Хван, переступив через них, входит в светлую комнату, где явно больше десятка парней и девушек переодеваются в свои наряды, красятся за туалетными столиками, кто-то спит на кожаных диванчиках, кто-то, забившись маленьким мышонком в углу помещения, тихо всхлипывает. Присутствующие тут же замирают, уставившись на вошедшего, кто-то уже собирается звать на помощь, но Хван, приставив указательный палец к своим устам, приказывает молчать. — Всё в порядке, сейчас мы все тихонечко выйдем через чёрный ход, никто не пострадает. Я Хван Хёнджин из Мортенера, мы вывезем вас в безопасное место, — вполголоса проговаривает Хван. — Есть среди вас Молли? — обращается он к людям, те сразу пальцем указывают в дальний угол комнаты. Хван на ключ запирает за собой дверь и направляется вглубь помещения. Забившись маленьким комочком в кресле, сидит светловолосый парень и тихо всхлипывает. Хёнджин спустя долгие два месяца искренне улыбается, смотря на скрюченное худощавое тело. Парень всё так же одет в чёрные кожаные шорты, светлый топ и какую-то красную сетку, что обтягивала торс и грудь, а также руки. Он выглядит прекрасно, кажется, если на него мешок напялить, он будет сверкать ярче всех звёзд на небосклоне. — Его зовут Феликс, — шепнул ему на ухо подошедший розоволосый парень. — Я Чимин, друг Ли, это я передал тебе то письмо от него. Хван пожимает руку новому знакомому и устремляет взгляд на содрогающееся в плаче тело. Он присаживается на корточки возле парня и опускает руку тому на макушку, поглаживая, словно котика. Феликс поднимает заплаканные глаза, что вмиг расширяются в удивлении, — он тут же подаётся в чужие объятия, сильнее всхлипывая. Его тело дрожит от страха и шока в таких желанных долгое время объятиях. Хван прижимает худенькое тельце к себе, обещая больше не отпускать. — Малыш, нам пора домой, — отпрянув, говорит Хван. Хёнджин за руку с Ли выводит всех к автомобилям, припаркованным неподалёку за деревьями. Теперь все были в безопасности. — Подожди меня, ещё немножко и всё закончится, — шепчет Хван на ухо Ли, сидящего на заднем сидении авто вместе с Чимином. — Ты можешь не возвращаться туда? — слезливо спрашивает Феликс, стеклянными глазами смотря в чужие не менее взволнованные, и сильнее цепляется своими крохотными пальчиками в ладонь Хвана. — Не могу, солнышко, там мои братья, им нужна моя помощь, — говорит Хван и заключает Ли в крепкие объятия. Хёнджин бежит что есть мочи, его уже оповестили о перестрелке и о том, что Ким в заложниках, но не думал он, что всё настолько ужасно. Зал встречает его концентрированным запахом гари и крови, её лужи и брызги повсюду, на светлом кафеле в багровых разводах лежат десятки тел, среди них и свои, и чужаки. Чан с раненым плечом отстреливается одной рукой, другой зажимает кровоточащую рану, Чанбин несёт на руках Сынмина к выходу, он тоже был ранен куда-то в грудь. Туки снова сбежал, снова удрал как последний трус, оставил своих людей на произвол судьбы, прикрывая свою задницу. Только сейчас Хван понимает, почему воняет гарью — помещение горит. Огромные тяжелые шторы пылают, перекидывая огонь на мебель рядом, видимость ужасная, серый дым окутывает всё пространство. Дышать становится всё больнее, но нужно найти Криса, что пропал из виду. Спустя минуты две быстрого перемещения по залу он, прилагая большую силу, видит Чана, что сидит на полу спиной, опёршись о стену. — Крис! — кричит Хван, подбегая. — Какого хуя ты расселся? Отдыхать дома будешь! — Даже умереть спокойно нельзя, вот уж, блять, не жизнь, а сказка, — пытается шутить как обычно Чан. — Не сказка, а стендап, — поправляет его Хван и, перекидывая его руку себе на плечи, направляется к выходу. Силы Чанбина были на исходе: он чувствует, как стремительно они его покидают, грудь горит пламенем от пулевого ранения, и даже бронежилет под тонкой тканью белой рубашки, на которой расползается кровавое пятно, не спас его от безжалостной пули. Но плевать на боль, разрывающую грудную клетку в клочья, — сейчас на его руках без сознания лежит ангел, тот, ради которого он ещё час назад готов был запросто умереть, тот, при виде которого сердце сжималось, будто клешнями стальными, от страха. Не за собственную жизнь он волновался, совсем нет… Чанбин бежал изо всех сил из пылающего красным пламенем особняка, периодически опуская взгляд на тело в своих руках, слёзы наворачивались, но Со не позволял себе быть слабым, не позволял ни единой слезинке покатиться по щекам. Он должен был всеми силами защитить свою любовь, но он не справился. — Бини, — слышится хриплое на грани слышимости. Сынмин приоткрывает глаза и смотрит в чужие, наполненные болью и неподдельным страхом, таким, словно дикий зверь, что вот-вот настигнет тебя и вопьётся острыми клыками в тонкую шею, смакуя горячую алую кровь. — Всё в порядке, дорогой, ещё немного и мы поедем домой, хорошо? Только не закрывай глаза, прошу, — с одышкой из-за быстрого бега умоляет Со. — Я так волновался за тебя… — шепчет Ким, закрывая глаза, с ресниц которых срывается хрустальная слеза и катится по бледной коже щёк, словно сверкающая жемчужина. Сегодня им повезло, они сумели выжить, спасти людей и самих себя, они выиграли этот бой, но война только начиналась, не обещая ничего хорошего. Но не они развязали эту войну, не они вторглись на чужие земли и не они первыми открыли огонь по невинным людям, подобравшись втихую, как самые настоящие крысы.

***

— С ним всё будет в порядке? — кричит Чанбин, пока команда медиков из картеля на каталке везут Сынмина в реанимацию. — Уймитесь вы, наконец, у него отравление угарным газом, он стабилен! — рычит врач, в который раз отвечая на один и тот же вопрос. В палату Со не пустили, он остался ждать в коридоре. Ноги уже не держат, а грудь всё так же пылает, словно раскалённое железо вплавилось в кожу. Он чувствует, что на последнем издыхании — потерянное количество крови даёт о себе знать, — и, почувствовав сильное головокружение, облокотившись спиной о стену, сползает по ней, теряя сознание. Последнее, что видит капитан, — приближающиеся к нему люди в белых халатах; их отстранённо слышимые выкрики сливаются в невнятный сумбур и тонут на дне подсознания. — У него огнестрел! — кричит врач. — В операционную его, срочно! Хёнджин ходит по комнате туда и назад, смотрит в окно, пьёт четвертую подряд кружку уже давно остывшего кофе и места себе не находит. Он поглядывает на укутанное в тёплый плед тело парня на его постели и не может нарадоваться: дурацкая улыбка настойчиво лезет на лицо от мило посапывающего Феликса, а на глаза наворачиваются слезы счастья от понимания, что всё наконец-то закончилось. — Определись уже: смеёшься ты или плачешь, — бубнит Ликс, сладко потягиваясь на кровати. Хёнджин будто из транса выходит, он быстрым шагом подходит к постели и притягивает парня в крепкие объятия. Дышать словно стало свободней. Ощущение счастья, неподдельного и чистого, витает между ними, на сердце распускаются ранее замерзшие от душевной вьюги бутоны алых роз — они пестрят и излучают свет, заполняя им каждую частичку их сознаний. — Прости, прости, что тебе пришлось так долго меня ждать, — уткнувшись в шею Ли, шепчет Джин. — Почему ты извиняешься? — спрашивает парень. — Ты не должен был этого делать. Хотя я ждал и надеялся, я так тебе благодарен, — между парнями повисает трепещущая тишина. — Ты не сказал, как тебя зовут… — говорит Ли, стыдливо пряча взгляд от пристального напротив. — Эй, — Джин цепляет пальцем подбородок Молли, равняя их взгляды, — Хван Хёнджин, так меня зовут, Ликси, но ты можешь звать меня Джинни. Глупая улыбка расползается на лицах парней, они тепло смотрят друг на друга, ни на секунду не желая прекращать столь долгожданные объятия. Наконец-то они рядом, спустя долгое время они сумели обрести покой и умиротворение, а чары, витающие между ними, заставляют отпустить все ранее волнующие их мысли, опустошить тяжёлые головы и поддаться чувствам. Больше ничто и никто их не разлучит, они преодолели такой сложный путь ради воссоединения, и сейчас они готовы лишь тонуть в омуте ощущений трепещущих касаний. — Я больше никуда тебя не отпущу, — шепчет Хван, сокращая расстояние между их лицами. — А я никуда и не уйду, — отвечает Ли, прижимаясь губами к чужим, но одновременно с этим таким родным. Их поцелуй больше напоминает вальс молодых бабочек, чьи крылья потеряли краски из-за жизненных преград, но сейчас, в такой нежный и интимный момент слияния двух жаждущих тел, вновь обретают цвета, пестрят новогодними гирляндами, а глубокие трещины на их сердцах затягиваются и сглаживаются под влиянием эндорфинов. Губы мягко касаются других, пепел их дотлевающих душ развеивается, словно осенняя золотая листва под потоками ветра, а на его месте вспыхивают маленькие искорки, разжигая настоящий пожар. Хёнджин из-под приоткрытых век наблюдает, как подрагивают ресницы блондина, как льнёт его тело к нему, а маленькие пальцы впутываются в его чёрные, как смоль, волосы, притягивая ближе к себе и углубляя поцелуй. Хван позволяет младшему вести в этом танце, делать так, как хочет он, отдаваться сполна и задыхаться, теряясь в собственных чувствах. Феликса хочется оберегать, спрятать от глаз чужих, чтобы никто не посмел смотреть на его чудо; собственник внутри Хвана с каждой секундой их поцелуя всё больше желает Ли — не только телом, но и душой. Феликс действует на Джина как наркотик: попробовав однажды — бросить будет невозможно, захочется ещё больше, чаще, сильнее. Хван не знает, но подсел он на Ли ещё тогда, в клубе, подсел, как наркоман на иглу. Младший рывком притягивает его к себе, заставляя лечь с ним на постель, и разрывает поцелуй, что уже приторной патокой осел в легких. — Не уходи… — выдыхает Ли ему в губы. — Прошу, останься. — Малыш, я никуда больше не уйду, — отвечает Хван и, улегшись рядом, обхватывает его в горячие объятия. Хенджин никогда ранее не испытывал настолько сильных чувств к человеку, таких, что ломает кости от нехватки его рядом, таких, что перекрывают доступ воздуха в лёгкие, заставляя задыхаться и внутренне умирать, но не от гипоксии мозга, а от некроза сердца, что хочет одного — любить и получать то же взамен. Обнимаясь в ночном мраке своей комнаты и полной тишине, они слушают лишь учащённое сердцебиение друг друга. Оно действует успокаивающе, как мамин голос в детстве, что выливался тихой колыбельной, которая словно одинокая лодка на речной глади в вечернем густом тумане отправляла в царство самых сладких сновидений.

***

Сынмин сидит в палате Чанбина после его операции. Врачи говорят, что он стабилен и сейчас отходит от общего наркоза, но тревога всё не отступает, а только усиливается и накрывает с головой, таща за собой на дно. Перед глазами в который раз всплывают воспоминания, как Со грудью своей прикрыл его от безжалостной пули Туки. В тот момент он думал, что его сердце остановилось, он думал, что потерял его. Ким привык быть одиноким, свыкся с тем, что никто не полюбит его таким, какой он есть, но Со просто внезапно вторгся в его жизнь со словами «я пришёл, и я здесь останусь», и это решение даже не поддавалось апелляции. Он засел так глубоко, что, вытащив его, можно стечь кровью и умереть — это словно проводить операцию без анестезии и после не зашить рану. В итоге ты умрёшь либо из-за большой потери крови, либо из-за заражения. Сынмин держит его за руку и, будучи неверующим, молится всем возможным богам, чтобы всё было в порядке, хотя, когда сам проводил операции и нередко слышал, как близкие пациентов благодарят бога, а не врачей, закатывал глаза и фыркал на такие выпады. Внезапно его руку сжимает чужая, вырывая из потока мыслей; он спохватывается и видит, как на лице Со появляется привычная и раньше бесящая улыбка. — Я, конечно, не Иисус Христос, но, похоже, воскрес, — хихикает капитан и хватается за грудь, что начала ныть от боли. — Придурок, ты знаешь, как я волновался? — не сильно ударив его по бедру, говорит Ким. — О, так ты за меня волновался? — не прекращает улыбаться во все тридцать два Бин. Сынмин уставший, но такой счастливый, что ранее неизведанные эмоции вырываются наружу, бьются о стенки ледяных наростов души, а горячие касания Со к своей руке плавят ледышки, обнажая громко стучащее сердце. — Я думал, что потерял тебя, — шепчет Ким, пряча взгляд. — Лежи смирно, тебе нельзя подниматься, швы разойдутся! — выкрикивает он, когда старший принимает сидячее положение и пододвигается к нему. — Плевать мне не эти чертовые швы, иди ко мне, — отрезает Чанбин и притягивает его в долгожданные объятия. Никогда ранее Сынмин не придавал никакого значения телесному контакту с людьми, ему не было это нужно, он не видел никакого смысла в таких действиях, но сейчас, прижимаясь к телу Со, он чувствует, как нечто, что люди называют бабочками в животе, шевелят своими крыльями и начинают, взлетая, водить хороводы. Крепкие объятия Чанбина ощущаются как дом, определённо: он понимает, что под защитой, в которой раньше не нуждался, но сейчас уязвимый как никогда. Эти непонятные чувства делают его слабым и безвольным, зависящим от другого человека, но всё кажется таким правильным, будто спустя долгое время всё встало на свои места, будто разбросанный чудным ребенком пазл наконец-то воссоединился и предстал цельной картинкой. — Кстати, — начинает говорить куда-то ему в шею Со, — что насчет Туки? Я так и не понял, куда он делся после того, как он меня подстрелил. — А, ну, я вонзил ему нож в бедренную артерию, острие ножа было смазано настойкой белладонны, — Со отодвигает его от себя, держа за плечи, и шокировано глядит в хитрые глаза напротив. — У него было максимум пять минут, чтобы остановить кровотечение, но даже если бы это получилось, яд уже успел распространиться по кровеносной системе, впитался в органы и ткани. Не думаю, что он бы додумался в столь краткое время понять, что я не просто артерию перерезал, но и впрыснул яд, а уж тем более найти и принять антидот. Чанбин в полнейшем изумлении и восторге смотрит на Кима с прикрытым ладонью ртом и не может и слова сказать. — Так он умрёт, получается? — спрашивает Со. — У него мало шансов выжить, максимум останется парализованным, если не сдохнет. — Ты прекрасен, знал это? — тараторит капитан. — Уже знаю, а теперь иди сюда и обними меня, дурачина, — смеясь, отвечает Сынмин и протягивает руки к Бину.

***

Кристофер уже битый час наматывает круги по своему кабинету с телефоном в руке: Чонин не отвечает ни на смс ни на звонки, его телефон вне зоны действия сети, на работе его нет, как утверждали охрана заведения и бармен, что был вместо него на смене. Он готов головой биться о стену от волнения. А если Туки узнал о них и что-то с ним сделал? А если он попал в аварию? А если он больше не хочет его видеть? Чану страшно как никогда, ни одна драка или перестрелка не пугала его так, как это. Неизведанность… Трудно объяснить в первую очередь самому себе, как так получилось, как случайный знакомый стал для него родным, но дрожащее, как осенний лист на ветру, чувство внутри не может лгать. Он видел, с какой любовью и обожанием смотрит на него Ян, как он тянется к нему, словно ребенок к матери. То, что происходило между ними, похоже на сон, на самый прекрасный сон, и понимание того, что он вдруг может оборваться, режет больнее, чем лезвие ножа по коже. Внезапно на телефон приходит сообщение от неизвестного номера. Я не хотел, Чанни, я думал, что делаю всё правильно. Прости, я так люблю тебя и хочу к тебе, но нам лучше больше никогда не видеться. Прощай. Кристофер оседает на пол, ноги подкашиваются, а голова издаёт лишь гул, словно в улье. Что значит это сообщение? За что его малыш просит прощение? Что он сделал? Он вновь ощущает ту холодную и пугающую пустоту в груди, она распирает запутанным комком чёрных нитей, что были его мыслями. В кабинет стучат, и после негромкого «входите» появляется Минхо. — У меня плохие новости, — начинает он, неловко переступая с ноги на ногу, на его лице волнение. — Добивай, — безэмоционально выдаёт Крис. — Вы не просто так попали в ловушку, вас сдали. — Кто?! — выкрикнув, срывается на ноги глава. — Его уже везут сюда, — Минхо подходит к Чану и кладёт руку тому на плечо. — Мне жаль, Крис.