Долг целителя / A Duty of Care

В ранние утренние часы в церкви было темно и тихо. Плюшевый красный ковёр заглушал звук шагов Драко, пока он уверенно пробирался к своему привычному месту в седьмом ряду. Скрип скамьи под его весом стал единственным подтверждением того, что, несмотря ни на что, Драко всё ещё был скорее человеком, чем призраком. Однако когда в тишине всплыли воспоминания о его матери, это различие показалось неважным. В конце концов, церковь Святой Сесилии являлась единственным местом, которое по-настоящему принадлежало ему и Нарциссе. Здесь Драко мог благоговейно прикоснуться пальцами к завесе между реальным миром и потусторонним, чувствуя, как с каждым воспоминанием о глазах и улыбке его матери тот увядает. Он мог оставить позади проклятия, чувство вины и ночные кошмары, растворившись в слабом запахе ладана и мягком мерцании свечей. Здесь переключаться между прошлым и настоящим становилось так же легко, как дышать. Здесь он был простым человеком, скучающим по своей матери. Драко закинул правую ногу на левую и провёл рукой по подбородку. Он провёл очередной долгий день в больнице, полный бумажной волокиты и упрямых пациентов, беспокойства о Сьюзен Боунс, ноге Грейнджер и следующей волне травм. Когда Драко после короткого перерыва вернулся в палату, Браун потребовался один взгляд на тени под его глазами, чтобы буквально подтолкнуть Малфоя к двери. — Сейчас час ночи, — твёрдо сказала она. — Иди домой. Он согласился, но его уступчивость имела мало общего с усталостью. Нет, Драко покинул больницу из-за даты, сменившейся на календаре: 14 ноября, пятимесячная годовщина смерти его матери. Он опустил голову. Пять месяцев. Пять месяцев без звука её голоса, произносящего его имя, без нежного прикосновения её пальцев к его затылку во время объятий. Пять месяцев без её писем и улыбок. Его жизнь текла безрассудно, беззаботно, будто он не потерял того самого, что делало её сносной. Он впился взглядом в крест. Драко не был религиозным человеком. Он имел мало терпения к гневу или эгоцентричной горечи, предпочитая отстранённую настойчивость искусственному возмущению. Но в подобные моменты, когда Драко практически слышал смех своей матери, он проклинал бога, которому никогда не молился. — Я знаю этот взгляд. Драко поднял голову и обнаружил, что отец Сэмюэль терпеливо наблюдает за ним из прохода. Пожилой мужчина повернулся и с печальной улыбкой взглянул на крест. — Не волнуйся. Он и меня временами расстраивает. — Отец Сэмюэль. — Драко выпрямился. — Надеюсь, я Вас не побеспокоил. — О, ты это сделал. — Священник с нежностью посмотрел на него. — Но я предполагал, что ты можешь заглянуть. — Его тёплые глаза изучали лицо Драко. — Сегодня пять месяцев, не так ли? Эмоции так резко подступили к горлу Драко, что он с трудом сглотнул. — Да, сэр. — Не мог уснуть? Драко покачал головой. — Конечно, нет, — пробормотал Сэмюэль, кивнув, больше самому себе, нежели Драко. — Можно мне присесть с тобой на минутку? Драко молча скользнул вдоль скамьи, и Сэмюэль устроился рядом с ним с лёгкостью, которая противоречила его возрасту. Священник тихонько вздохнул, снял очки и протёр линзы рукавом толстовки с надписью «Нотр-Дам». Они сидели так довольно долго: пока Сэмюэль, прищурившись, разглядывал пятна на своих очках, Драко погрузился в тщательное вспоминание. В тот вечер на скамье находились трое: священник, мужчина и тишина. — Знаешь, что мне больше всего нравилось в твоей матери? — спросил Сэмюэль несколько минут спустя. Его голос был таким мягким, что слова, казалось, исходили из самого алтаря. Драко пошевелился, подтверждая вопрос. Ответить на это, конечно, казалось невозможным. В сердце Драко хранился целый калейдоскоп её превосходных качеств: острое чувство юмора, изысканное чувство стиля, непредсказуемая сентиментальность, скрывавшаяся за безупречной внешностью, её сверхъестественная способность говорить нужные вещи в нужное время… — Больше всего мне нравилось, как она смотрела на тебя. Драко напрягся. Священник поднёс очки к свету и с любовью взглянул на Драко. — Она смотрела на тебя так, как следует каждой матери смотреть на своего ребёнка. Будто ты был самым красивым, совершенным существом, которое она когда-либо видела. Драко неловко поёрзал. Он прочистил горло. — Я далёк от… — Я знаю, я знаю. — Сэмюэль отмахнулся от его протеста пренебрежительным движением запястья. — Твоя мать была настолько проницательна, насколько это возможно, и она тоже это знала. — Его очки вернулись на нос. — Она просто не позволяла этому подавить те части тебя, которые она так искренне обожала. Драко откинулся на спинку скамьи и один раз выдохнул. — Она была моей матерью, — сказал он наконец. — Это то… это было то, что она делала. — Она была, и так оно и есть, — Сэмюэль вздохнул. — И я полагаю, что именно в этом заключаются наши следующие шаги. Драко не смог удержаться, чтобы не взглянуть на мужчину рядом с ним. Глаза Сэмюэля были отрешёнными, как будто душа, стоявшая за ними, находилась где-то далеко. — Я не знаю, что случилось с твоей матерью, дитя, но я знаю, что ты винишь себя. — Сэмюэль поднял руку, когда Драко начал протестовать. — Я не прошу тебя рассказывать мне, что произошло. Драко сжал губы и уставился прямо перед собой. Он редко прибегал к окклюменции в церкви, но в этот момент ему пришлось. Следующие слова Сэмюэля были полны сочувствия. — В подобные времена мы должны вернуться к той версии самих себя, которая пережила наш кошмар. Мы должны сопровождать эту более раннюю душу, свидетельствовать о её выборе — её успехах и неудачах. Мы должны убедить себя в том, что мы не стали бы, не смогли бы поступить иначе. И затем мы должны простить. Он взглянул на Драко так, словно забыл о его присутствии. — В этом есть смысл? — внезапно спросил он. — Есть. Сэмюэль долго смотрел на него, прежде чем усмехнуться. — Я становлюсь сентиментальным стариком. Но я надеюсь, что ты позволишь моим словам составить тебе компанию ещё на некоторое время. Уголки губ Драко приподнялись, хотя на сердце ему по-прежнему давила тяжесть. — Конечно, — сказал он. Сэмюэль удовлетворённо промычал, по-видимому, весьма довольный той мудростью, которой поделился. — Возможно, это и есть вызов, брошенный тебе твоей матерью. — Священник с тоской взглянул на бледные отблески рассвета, пробивающиеся сквозь витражное стекло. — Видеть себя таким, каким видела она: до боли красивым и фундаментально совершенным. Он поднялся на ноги, и когда его взор вернулся к Драко, его взгляд был твёрдым и ярким. — В конце концов, любовь — это нечто большее, чем условие или удобство. — Он бросил на Драко понимающий взгляд. — Во времена тьмы, дитя, это — выбор.