Холод

      Гермиона удивилась, когда в очередной раз перечитала полученное письмо и, на удивление, не почувствовала ничего, кроме облегчения и искренней благодарности. Тучи, так долго и угрожающе сгущавшиеся над душой, наконец растворились, или, по крайней мере, отодвинулись далеко, изгнанные новой требующей решения задачей. Она взяла в руки небольшой сплетенный из бисера браслет и слабо улыбнулась, когда, пропустив поздравления, перечитала: «Я надеюсь, что в новом году мы станем настоящими подругами! Лаванда».       Конечно, раньше Гермиона наверняка фыркнула бы и подумала, что хитрая Браун просто хотела втереться в доверие и в очередной раз доказать, что неожиданно и непонятно откуда взявшаяся любовь куда важнее многолетней дружбы, но теперь разум твердил совсем другое. Теперь от милого подарка, явно сделанного вручную, и с виду искренних слов стало немного легче. Конечно, маленький червячок сомнения по-прежнему копошился на задворках сознания, но она упорно игнорировала это. Даже если Лаванда на самом деле не испытывала никакого желания подружиться с единственной девушкой, которая, в теории, поначалу могла составить настоящую конкуренцию в борьбе за сердце Рона, то хотя бы пыталась сгладить углы. Можно сколько угодно говорить о лицемерии, но они обе прекрасно знали, что никогда не сблизятся по-настоящему, разве что начнут обходиться вежливыми приветствиями. Во всяком случае, Гермиона была уверена, что взаимное безразличие и терпимость куда лучше открытой неприязни.       Она твердо решила, что пора прекращать жить прошлым, ведь, в конце концов, сама виновата в собственном одиночестве. Отстраниться от всех и свести разговоры даже с Гарри к минимуму было ее собственным решением, принятым горячим сознанием на поводу у скользкого страха, а никак не вынужденной необходимостью. Даже если сердце по-прежнему немного ныло, а в голове не могло уложиться, что вчерашние мальчишки выросли в привлекательных молодых людей, это не имело значения. В конце концов, Гермиона тоже выросла и наверняка изменилась! По крайней мере, в это хотелось верить, если пока не получалось доказать поступками хотя бы самой себе. «Сегодня я обязательно отвечу, — твердо решила она, вновь упаковывая полученные письма и складывая в аккуратную стопку. Многие делали это с помощью волшебных палочек, но не Гермиона. Ощущение прикосновения к сухому пергаменту всегда успокаивало, и она не могла так просто отказаться от этой маленькой радости. — Сегодня Рождество, а я даже толком не успела дописать все письма. Совсем отстаю от графика!»       Против воли она посмотрела в сторону слизеринского стола и вздрогнула, когда увидела, что Малфой смял единственное пришедшее письмо и, как ни в чем не бывало, продолжил завтракать. Конечно, это его личное дело, но Гермиона, накануне твердо решившая разгадать тайну давнего врага, толком и не смогла придумать, как подступиться. Он снова поднял глаза и усмехнулся — должно быть, от того, что теперь сама Гермиона с пристальным вниманием наблюдала за тем, чьему молчанию не так давно только радовалась.       Рождество… может, стоило просто подойти и поздравить? Нет, это наверняка будет выглядеть слишком странно, особенно для людей, привыкших со стороны наблюдать за бесконечной враждой. Может, тогда догнать его в коридоре и сказать эти заветные несколько слов? А это уже походило на преследование и наверняка приведет к новым колкостям. Только портить себе настроение не хватало! Отказаться от предрассудков оказалось не такой простой задачей, как хотелось бы, но Гермиона даже не думала отступать. «Всегда можно написать письмо», — сделала вывод она и, пожалуй, осталась даже довольна таким решением. Письмо можно не подписывать, и Малфой, возможно, никогда не узнает, кто прислал его. Конечно, так она не раскроет никакого секрета, но зато, возможно, хотя бы на мгновение вместо тоски в серых глазах промелькнет радость или хотя бы удивление. Она толком не знала, чего хотела сильнее, но определенно была уверена, что должна сама сделать первый шаг, несмотря ни на что, иначе ничего толком и не выйдет. Даже если тот самый шаг покажется таким маленьким, незаметным, он все равно будет значить многое.       Подобрать слова оказалось самым трудным, и Гермиона поняла, что никогда прежде не писала писем настолько долго. Сначала поздравления семье, затем друзьям, ответ Лаванде Браун, над которым пришлось хорошенько подумать и переписать несколько черновиков, чтобы не выглядеть ни ревнивой и подозрительной, а теперь злосчастное письмо Драко Малфою. Что нужно сказать ему, человеку, о котором, по сути, совсем ничего не знаешь? Гермиона видела только одну его сторону — противного мальчишки, который унижает тех, кто не похож на него, но теперь оказалось, что Малфой мог быть и другим, внимательным, загадочным, молчаливым. Какой он на самом деле? Получится ли раскрыть его тайну? Она не знала, но, по крайней мере, собиралась попытаться, несмотря ни на что. В конце концов, с Гарри и Роном она ввязывалась и не в такие авантюры — взять хотя бы попытку очистить по-настоящему доброе имя Сириуса Блэка.       Гермиона мечтательно улыбнулась, но вдруг посмотрела на часы и с ужасом обнаружила, что время пролетело незаметно, а стрелка неумолимо подбиралась к пяти: еще немного, и станет слишком поздно. Она и так неприлично задержалась, но ведь всегда можно найти оправдание в плохой погоде, не так ли? Конечно, нет, по крайней мере, не в ее привычках сознательно игнорировать собственную небрежность, когда такая все же брала верх над дисциплиной. Это совсем никуда не годилось, и Гермионе Грейнджер нужно срочно вернуться в строй, но для начала — дело. Обмакнув перо в чернила, она дрожащей рукой вывела всего несколько фраз, простых, совсем без чувственных приукрашиваний. Казалось, что вышло немного коряво и неаккуратно, но ее уже это не волновало, куда важнее — успеть.       На улице стало гораздо холоднее, а снег приятно хрустел под ногами. Гермиона плотнее закуталась в шарф и сильно пожалела о том, что побежала в совятню в совсем легкой одежде. Впрочем, это совсем не имело значения прямо сейчас, важно только как можно скорее отправить письма. Скользкие ступеньки так и грозились подвести, и она старалась подниматься аккуратно, придерживаясь за стену, такую же холодную и едва ли менее скользкую. До вершины осталось совсем немного, но Гермиона все же оступилась, правда, вместо твердого пола столкнулась с кем-то теплым, но почему-то источающим запах холода, тот самый, о котором она так и не решилась сказать вслух, тот самый, который стал неожиданной частью амортенции, тот самый, который всегда успокаивал беснующееся сердце. — Смотри, куда идешь, Грейнджер, — голос, по которому Гермиона совсем не успела соскучиться, прозвучал, на удивление, ничуть не злобно, а скорее устало. Малфой осторожно отстранил ее от себя, и взгляды снова встретились, только теперь без каких-либо препятствий. Сердце, на удивление, осталось совсем спокойным, и его на этот раз ничуть не тронула напускная печаль. — Спасибо, Малфой, — она едва не запнулась, говоря слова, кажущиеся такими непривычными и даже чужеродными.       Раньше Гермиона никогда не могла даже подумать, что придется искренне благодарить Малфоя, но теперь такое положение вещей выглядело вполне правильным, даже, наверное, удивительно правильным. На мгновение даже показалось, что за этой благодарностью скрывалось нечто по-настоящему важное и глубокое, но она гнала прочь подобные мысли. Даже если он вдруг перестал быть мерзавцем, не стоило выдумывать лишнего. А запах — просто совпадение, но никак не признак настоящей симпатии. Откуда бы таковой взяться? Уж точно не из-за странных взглядов друг на друга. — Что, решила и дальше торчать здесь в таком виде? — насмешливо спросил Малфой, вручая своему филину слегка помятое письмо. Гермиона последовала его примеру, вот только руки стали заметно дрожать от холода. Единственное письмо, то самое, над которым она думала дольше всего, так и осталось в кармане. — Нет, уже ухожу, — коротко ответила она вместо ожидаемой колкости. Подумать только, вот он — шанс спросить, что же означала найденная записка и почему вдруг время должно остановиться, но Гермиона не смогла. Она так и не решилась, но вместо этого перед уходом все же сказала те слова, которые едва сумела вывести на пергаменте трясущейся рукой. — С Рождеством, Малфой.       На мгновение даже показалось, будто в ответ она услышала тихое: «И тебя». Жаль только, не было никакой гарантии, что это не просто игра больного воображения. Нужно поспешить обратно в комнату и как можно скорее закутаться в теплое одеяло, пока не простудилась, а не рассуждать об очередных странностях. В конце концов, мало ли их еще случится?