Чёрный хрусталь

      Утром Оливер чувствовал себя разбитым после долгого болезненного сна, а ещё — очень голодным. Рана на боку, казалось, разболелась ещё больше. Мужчина долго переваливался на кровати слева направо и обратно, чтобы найти менее болезненное положение тела, прежде чем сесть и спустить на пол ноги.       — Эмека! — по привычке позвал он своего безмолвного слугу.       Маньяра ночью сказала что-то вроде «А что ему будет?», и Оливер предположил, что парень уже на ногах и отзовётся на его зов. Но вместо него в дверь робко постучал кто-то другой. С удивлением для себя мужчина отметил, что уже стал отличать стук Эмеки от остальных. Он сначала будто бы на пробу тарабанил в дверь тихо-тихо, косточкой одного пальца, а потом раза два-три стучал погромче, всей ладонью.       Сейчас за дверью точно был не он.       — Открыто, — отозвался Оливер.       Дверь приоткрылась. В щель протиснулась долговязая Ифе и поклонилась господину с вопросом, чего он изволит.       — Воду для умывания и бритву. Хотя нет, подожди… Ванну мне сделайте. Завтрак посытнее. И чая побольше. Я голоден, как волк. Как там наша гостья?       — Госпожа Гветерлин уже позавтракала и уехала в город на прогулку, — отчиталась Ифе.       Потерев ноющий бок, Оливер кивнул.       — А где Эмека?       — В конюшне, господин.       — Помогает Буру?       — Я не знаю, господин.       Взмахом ладони Оливер отправил девушку выполнять поручения, а сам встал, побродил по комнате в качестве небольшой разминки и остановился у окна. Сегодня Ист Купер выглядел как-то уныло и мрачно в сравнении с предшествующими днями. В противоположность яркому солнцу на лазури неба сегодня на нём, мутно-голубом, трепыхались обрывки штормовых туч. Но не только это напоминало об унявшейся за ночь буре. Ветер с моря переломал и уронил несколько пальм. На дорожках сада под окнами дома валялись обломанные ветки.       Надо бы приказать кому-нибудь навести порядок в саду, а пока постараться привести в надлежащий вид хотя бы себя.       Тёплая ванна с заморскими маслами и розовым мылом — уже неплохое начало дня. Несмотря на то, что рану на боку под тугими бинтами защипало, Оливер всё равно почувствовал себя нормальным белым человеком, а уж после завтрака и вовсе подобрел и взбодрился. Для счастья, как оказалось, нужно не так уж и много!       Оливер чисто вымылся, побрился, оделся в свой самый удобный и любимый из домашних костюмов, подложив на рану мягкую тряпицу, плотно и вкусно позавтракал и с тростью в руке осторожно стал спускаться вниз — проверять порядки в своих владениях.       Из кухни выглянула Маньяра.       — Как ваша рана, хозяйне?       — Болит, но, как видишь, на ногах держусь.       — Хорошо. Что хозяйне пожелать на обед?       — Сделай-ка жаркое с бобами.       Маньяра хмыкнула и скрылась в кухне. Оттуда послышалось звяканье посуды, звон больших котлов и сковородок и разговоры женского чернокожего семейства.       Оливер же направился в конюшню. Раз Эмека там, как сказала Ифе, то, наверное, он занят чем-то вместе с конюхом? Может, помогает чистить стойла или чинить крышу после шторма? Но у конюшни оказалось пусто. Более того — ни возка, ни Буру, ни двойки лошадей не было. Видимо, госпожа Амелия отправилась на прогулку в город на хозяйском транспорте. Надо же, не постеснялась хозяйничать.       Но где же Эмека? Взяли с собой в прислугу? Наверное, так и есть…       Оливер только, было, определил для себя эту мысль как верную и собрался идти к кипятильням, как в конюшне послышался шорох и звонкий грохот, как будто кто-то уронил на пол жестянку.       Оливер из любопытства заглянул внутрь конюшни, прошёл мимо вычищенных пустых лошадиных стойл и наткнулся на кучу соломы в дальнем конце помещения, упавшее ведро и разлившуюся из него воду. А потом увидел и Эмеку. Юноша лежал на куче соломы еле живой и непослушными руками пытался поставить ведро обратно. У него это не получилось, и худое смуглое тело обмякло. Лицо уткнулось в солому. Ладонь так и осталась в луже воды. Только поднимающаяся в дыхании спина давала надежду, что парень жив и будет жить дальше.       В памяти сразу вспыхнули картины той стычки с пиратами в подворотне портовых переулков. Оливер как будто окунулся в ледяную воду и внезапно прозрел. Глупец! Как он мог подумать, что парень не пострадал от пиратов?! Их было трое, с ножами и яростью, а мальчишка — совсем один, и без того покалеченный жизнью. И Оливер, бывалый капер, наивно подумал, что напуганный раб вышел из стычки невредимым…       — Эмека… — вырвалось у мужчины.       Несмотря на боль в колене и в боку он опустился на корточки рядом с парнем и коснулся ладонью его плеча. Раб был горячим. От него несло застарелым болезненным потом, гноем и кровью. Оливер сдержал рвотный позыв, но осторожно перевернул парнишку на спину.       Глаз мулата заплыл от удара, плечо перемотано тряпкой, уже засохшей от крови. Кровью пропиталась также и рубашка в районе нижнего ребра с одной стороны. Пропиталась и уже присохла к ране вместе с тканевым валиком под ней. Эмека, видимо, как мог, пытался помочь сам себе, но, судя по его состоянию, это мало помогло. Потому что раненому нужна была забота другого человека, а её ему никто не дал.       Оливер сжал зубы, поднялся на ноги и взревел:       — Маньяра!       Его голос, казалось, прокатился по всей плантации, но Эмека даже не вздрогнул, провалившись в беспамятство.       — Маньяра, чёрт тебя подери! — снова рявкнул Оливер, когда вышел из конюшни и не увидел перед собой никого из рабов.       Кухарка буквально вывалилась из дверей дома — перепуганная и недовольная, и оттого с нахмуренными бровями и надутыми губами.       — Что, хозяйне? — проблеяла она, еле дыша.       — Ты видела Эмеку за последние сутки?       — Видела, хозяйне.       — И тебе даже в голову не пришло ему помочь?! — заорал мужчина, надвигаясь на женщину.       Та заплакала, помотала головой.       — Простите, хозяйне, простите. Мы заботиться о вас. Мы вас перевязать и позвать доктора. А Эмека мы поставить ведро, чтобы он пить.       — Ведро?!       Оливер почувствовал, как у него под волосами от злости побежали мурашки. Рана заныла с новой силой, и, простонав, мужчина прижал к ней ладонь. Крик ничему не поможет. Нужно просто как можно быстрей помочь бедному рабу, вот и всё.       — Ты же женщина, Маньяра, чёрт бы тебя побрал… У тебя две дочери. У тебя был сын. Неужели ты бы оставила их умирать точно так же, как Эмеку? Что плохого он тебе сделал? Ты бы развалилась, если бы принесла парню кружку воды и перевязала ему раны? Что у тебя за гнилая душа? Чему ты учишь своих дочерей, Маньяра?       Маньяра громко шмыгнула носом и утёрла передником слёзы. Толстые губы её дрожали, но в глазах стояла злоба и, почему-то, ревность.       — Вы кричать на меня, хотя я работать для вас много лет! А он…       — Замолчи! Призывать тебя к стыду бесполезно, я вижу. Поэтому просто замолчи и выполняй мой чёртов приказ. Отправь Ифе за Умаром. Пусть возьмёт ещё кого-нибудь из рабов покрепче. Абену — бегом в город за доктором. Сама сейчас же освободи кладовую на первом этаже от хлама и проветри её. Положи два матраса и чистое бельё. Найди ветоши на бинты. Я жду. Выполняй или, клянусь, я возьмусь за плеть!       Маньяра, поддерживая юбки, побежала выполнять хозяйские повеления, а Оливер вернулся к Эмеке и долго смотрел на него. Бедный парень, сколько же он натерпелся…       Мужчина сам взял в руки ведро. Наполнил его водой на заднем дворе и зашёл обратно в конюшню. Он снял с себя шейный платок, смочил его в воде и стал лично, своими руками обмывать смуглое лицо и шею. Сухие губы будто бы сами жадно ловили капли воды, и Оливер осторожно приподнял парнишку в полусидячее положение и напоил его из ладони.       Через четверть часа в конюшню зашли три крепких чернокожих раба. По велению Оливера Эмеку переместили на конский вальтрап и понесли в дом. Обмыли, отмочили тряпьё от его ран и уложили на матрас с чистой простынью дожидаться доктора.       Дом как будто замолчал и затаился в страхе хозяйского гнева.       Вскоре к крыльцу подъехал возок, который вышел встречать Оливер. Но, увы, это оказался не доктор, а гостья поместья — Амелия Гветерлин.       — Ах, господин Купер! Как хорошо, что вы поправились! Как ваша рана? Дева Мария, как же вам досталось, бедняжке! — тараторила она и, казалось, ответы ей не нужны вовсе.       — Буру, занеси-ка покупки в дом. Вы не против, господин Купер?       Оливер хмыкнул и отвернулся. Ему было не до покупок какой-то фентифлюшки. А Амелия и не расстроилась вовсе.       — Вы не в настроении. Что-то случилось?       — Случилось. Я жду доктора для Эмеки.       — Для немого раба? Ему плохо?       — Он ранен.       — О, как жаль… Ну, не расстраивайтесь так, господин Купер. Рабы живучи, а если умрёт, так подберёте нового. Африка велика.       И девушка весело и беззаботно рассмеялась. Она, как хозяйка, командовала Буру. Раб перетаскал свёртки и коробки на крыльцо и на этом удалился в конюшню.       Оливер сдержал порыв сморщиться от неприязни, настолько ему показались отвратительными её слова именно сейчас. Конечно, и он тоже рабовладелец, и многие рабы в Ист Купере умирали. Их приходилось заменять другими. Так, Эмека был как раз заменой расторопному Гвале. Но смеяться над смертью? Богохульство… Смерть есть смерть, и в ней нет ничего легкомысленного. Это всегда страшно. Даже если умирает раб.       — Ступайте в дом, мисс Гветерлин.       Амелия так и сделала. Она присела в реверансе и степенно, с довольной улыбкой, зашла в дом. Оливер вздохнул.       — Буру, — тихо позвал он, когда угрюмый конюх вышел распрячь лошадей из возка.       — М-м? — мыкнул раб.       — Как я оказался в Ист Купере после той драки в порту?       — Дык этот задохлик притащил… Я ждал у возка, смотрю — плетётся. Сам в крови, в грязи, в соплях. Как он взвалил вас к себе на спину — пёс знает. Вы, господин, уж не обессудьте, телом-то как медведь уродились. Но поди ж ты, дотащил он, а потом рухнул как был, на мостовую под вашим весом-то.       — Он ведь меня спас, Буру, — тихо сказал Оливер.       — Выходит, так, — пожал плечами раб. Подождал немного, скажут ли ему чего ещё, и, не дождавшись ни слова, принялся за свои дела. Распряг лошадей, смыл с их боков потную пену и завёл в стойла.       А Оливер остался на улице с паскудным и тянучим ощущением полного одиночества. Казалось, один Эмека во всём Ист Купере и был искренне предан ему.       Именно поэтому мулата теперь лечили, как свободного человека. Таков был приказ господина. Парнишке покупали дорогие мази и микстуры. Ему меняли повязки и постельное бельё. Кормили бульонами и кашами, которые готовили специально для него. Оливер лично следил за этим, и почему-то ему стало совершенно всё равно, что подумают окружающие. Кого ему тут слушать? Ревнивых рабов? Или глупую Амелию? Они и пальца Эмеки не стоят.