Юность

*** Паша Рыков, кажется, переживал не меньше Ольги. Юноша достал гитару и запел песню на стихи Есенина. – Рыков, какие к чёрту проститутки? Паша отложил гитару в сторону и обнял Олю. – Так это не я, Олечка, это Сергей Александрович Есенин. Ольга усмехнулась, а изнутри её предательски ворочало, и временами ей казалось, что над Москвой воцарилась зловещая тишина. Паша целовал её тонкую, изящную шею, спускаясь к её груди. Оля не сопротивлялась, а только лишь тяжело дышала, прикрыв глаза. Цветастый сарафан Оли улетел куда-то вдаль с её хрупкого тела, и она предстала перед Пашей совершенно голой, и от заветного желания обоих их отделили только её шёлковые трусики. Паша навалился на неё сверху и стянул нижнее бельё, одной рукой он схватил её за маленький сосок и Оля вздохнула. И его огромные тёплые ладони сжимали её маленькую грудь на светлой, почти фарфоровой коже. Оля не отпиралась и нисколько не сопротивлялась ему, лишь томно вздыхала. Паша понял, что Оля ждёт, что сейчас, тяжело и таинственно дышащая Оля, ждёт, когда он её выебет. И Рыков стянул с себя брюки, чувствуя, что его член встал и давно налился свежей кровью. Оля вздрогнула, когда Пашин член коснулся её поросшего тёмными волосками лобка, и вздрогнула ещё сильнее, когда его набухший пенис упёрся в какую-то кость. Несколько позже, Пашин член уже свободно в неё входил, свободно, потому что у Оли там мокро и скользко. Она простонала и облизывала губы, и следовала за его членом, прислушивалась к нему. Паша внезапно и неожиданно для себя дёргаелся несколько раз, чуть ускоряя темп и с ужасом понял, что кончил в Олю. Открытие это его поразило: он чувствовал себя гадко и мерзко. Ему неимоверно стыдно, потому что кончить в Олю совсем не тоже самое, что кончить во время мастурбации. После он бессознательно целовал её в шею и губы. – Прости, Олечка... – Мне с тобой хорошо, очень хорошо. – ответила Оля и отчего-то накинула на себя сарафан. Она чувствовала себя очень неловко, сама не понимая природы этого чувства. Паша натянул на себя брюки и обнял свою Олечку за талию. Он чувствовал себя не менее неловко, чем Оля. Ведь все его браввады перед дворовой шпаной о громадном сексуальном опыте — юношеское бахвальство, и он боится быть раскрытым стремительно и внезапно.