Добро пожаловать, в бойцовский клуб

Крайняя черта

Я ни с кем не встречался взглядом, мы миновали друг друга, на короткий миг нарушая личное пространство. Сколько лишних слов, сколько лишних мыслей доносились до моих ушей. Каждый кабинет в школе создавал отдельную реальность для нас. Переходя из класса в класс мы по новой погружались в эту атмосферу, чувствуя себя гостями на коротком пире. Если говорить о знаниях, то пир весьма скудный, кем-то заранее пережёванная пища, отдельно сложенная в тарелки для каждого из нас, выглядела отвратительно. Пиршество запаха духов и лака для волос, что перемешивались с запахом канцелярии в каждом классе. Девушки, чьё разнообразие поражало воображение скромно сидели за партами, внимая каждому слову учителя. Я на миг хотел стать педагогом, воле которого они так самоотверженно подчинены. Я хотел выстроить их в шеренгу и тщательно пощупать каждую выпуклую часть, на теле, что обтягивают пиджаки. С удовольствием любуясь, как они сдерживают свои эмоции. Только ради этого я устрою спектакль. Парни стоя рукоплещут мне, когда я выписал бы приказ о запрете пиджаков, оставив лёгкие блузки. Что значит ответственность, когда у тебя есть власть распоряжаться умами других? - Ёшида! – голос позади настойчиво произносил моё имя, раз за разом. Мне хотелось втоптать в грязь свой паспорт, становясь безымянным. – Да стой же ты! - В чём проблема? – спросил я догнавшую меня одноклассницу. - Ты забыл в классе, вот. – она протянула мне мой пенал. Я опять сплю на ходу. Иногда кажется, что вещи по собственной воле оставляют меня, желая стать чьей-то собственностью. Среди этих серых лиц я узнавал тех, чьи эмоции были настоящими. Синяки и ссадины невозможно натянуть, в отличии от лживой улыбки. Пересекаясь взглядом с Аримой и Кеном, мы поприветствовали друг друга безмолвным кивком. Я шёл вперёд, перед моими глазами встал кто-то из друзей, затем я пошёл дальше.

***

- А из футболистов? – продолжал интересоваться Кен, подвязывая край верёвки к тонкой металлической трубе. - С Криштиану Роналду. – ответил Арима, сидя на траве около сарая. Перед глазами простирался длинный холм, из которого местами произрастали пучки сухих ветвей. - Пеле. – кратко ответил пепельноволосый, спрыгивая с табуретки. – Ноги у него просто взрывные. Кен резко потянул за другой край верёвки, оторвав от земли увесистый мешок, набитый песком. С усилием настроив нужный уровень высоты, парень прикрепил свободный конец к вбитой в землю колоде. - То, что нужно. – одобрительно кивал он, хлопая по обёрнутому в кожу громоздкому изделию. Ветер дуновением загибал траву вокруг, он выл повсюду. Кен позвал меня обратно в дом, хотя скорее это можно назвать хижиной. Глинобитный, с косой оконной рамой, стёкла которой были в пыли. Крыша, местами укрытая железными листами, состояла преимущественно из поросшего мхом шифера. Внутри было не слаще: маленькая кухня с печкой, деревянные стулья и стол, состоящие из дырявых реек и более-менее просторная спальня. Условия, в которых он жил, как плевок мне в лицо. Когда-то, я мнил себя затворником, но реальность снова ударила, больно. К этому я должен был быть готов? Под моей задницей живо зашатался стул, на сбитом на скорую руку столе лежали разбросанные листы бумаги с чертежами спортивных снарядов. Кен живо возился с кухонными принадлежностями, явно что-то выискивая. - Так, а что за хрень с Моникой? – интерес не покидал меня со вчерашнего дня. – Ты так ничего и не объяснил. - Ты с ней трахался? – спокойно поинтересовался Кен. Я опешил, вспоминая детали картины, которую воображал перед последним сном. - Нет, что ты… - Ни разу? – я перестал обращать внимание на табачный дым вокруг. Раскуривающий одну за другой сигареты Кен выглядел вполне естественно. - Нет, я… - снова запинаюсь, в поисках слов. - Она тебе не нравится? - Да нет же, я не об этом! – я вспоминал, какой запах у жасмина. Кен сел напротив меня складывая руки в замок, как прилежный слушатель. Теперь я мог говорить. – Она вчера подошла ко мне, а перед этим ты быстро ушёл и сказал не упоминать о тебе. - Помыться ей надо. Для нас траханье – спорт! - Почему ты говоришь об этом? – осознание крепко врезало по яйцам. Проведённая им параллель была слишком поверхностна для того, кто почти неделю пребывал в погружении. Кен ожидал, что я смогу ответить сам на свой вопрос. Так оно и вышло, пока он улыбался, считывая мои мысли в голове, я вспоминал свой последний бой. – Может поэтому ничего не вышло? У меня просто ни разу не было? - Абстрагироваться? - Да. - я только сейчас заметил, как что-то засверкало на столе, возле него. - Можно твою руку? – он податливо наклонил ко мне левое запястье, я ответил тем же. Прижав мою руку к поверхности стола, он наклонился и поцеловал тыльную сторону ладони. - Что это? – смесь смущения и недоумения… такое возможно? - Это острие ножа. – свободной рукой он вонзил на место поцелуя складной нож. Взвыв от резкой боли, я вскочил со стула и безуспешно пытался сбить его твёрдую хватку. – У тебя останется шрам. - Что ты делаешь?! Я получил второй шанс абстрагироваться, тренировка шла здесь и сейчас. Восстанавливая дыхание, я прикрыл глаза, чтобы уйти в медитацию. Первая ступень, я старался не думать о таких словах, как плоть, лезвие, огонь. - Ощути боль! – уверенно наставлял Кен. – Нет, не блокируй! – он мощно вырвал меня из образа абстракций. - Нет! Нет! – я пытался сбежать, стул под моими ногами разлетелся на составные части. - Смотри на руку! – громче указал Кен, крепче сжимая на ней пальцы. – Наша нация была построена мечом. А самураи, что умирали за мешки с рисом? Без боли, без жертв не было бы ничего! - Они увидят моё перерождение через кровь, я на зло им буду терпеть боль! – я вспоминал о каждом неприятном разговоре с каждой девушкой из клуба. - Нет! – хлёсткая пощёчина ещё сильнее выбила из грёз. – Не думай, как никчёмная версия себя! Ну давай же! - Я всё понял, отпусти! – из глаз потекли слёзы, Кен напомнил мне об отце. В тот раз, когда он впервые ударил меня. - Нет, у тебя преждевременное просветление. – невозмутимо ответил он. Мысли об интиме помогали тем бойцам, помогут и мне. Тысячи трескающих свечей по всей территории спальной комнаты. Просторное ложе, четыре девушки из литературного клуба маняще зазывают к себе. Я чувствую прикосновение наших обнажённых тел, каждый мускул напряжён. Их дыхание, их тепло, их стоны… я чувствовал, как похоть закручивает нас в сладком танце. Ладонь Кена повторно вернула меня в реальность, от чего я едва устоял на ногах. - Это лучший момент в жизни, понял? А ты где-то летаешь и всё не тут! - Я нигде не летаю! – я стал слышать, что он говорит. Ощущение боли не покидало меня, рана мерзко пульсировала изнутри. - Заткнись, парень! Каждый из нас представлял отца Богом, твой отец тебя бросил! Что это говорит тебе о Боге? - Нет, я не знаю! - Слушай меня! Признайся, что Богу ты не нужен, что скорее всего он тебя не хотел. Он похоже тебя ненавидит и это не самое страшное в жизни. - Разве?! - Он не нужен нам! - Не нужен! Верно! Я знаю! – слова согласия в сопливой интонации не звучали убедительно. - Плевать нам на Ад и на Рай плевать, мы не желанные Божьи дети, ну и пусть! - Пожалуйста, отпусти! - Сначала ты должен смириться… ты должен признать, без страха. Признать, что ты когда-нибудь умрёшь. - Ты не знаешь, каково это! – в ответ на мои слёзные замечания, Кен показал своё левое запястье, которое уже давно не держало меня за руку. На тыльной стороне виднелся шрам. - Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу. – вдумчиво пояснял он. - Да… точно. – я смотрел на свою руку, что жила отдельно от меня. Она тряслась и дрожала, разбрызгивая маленькие капли крови. Принятие реальности лучше любой абстракции. Борьба порождает борьбу, сопротивление порождает сопротивление. Это моя боль, здесь и сейчас я с ней. Она моя неотъемлемая часть. Лезвие плавно выскользнуло из руки. Почувствовав облегчение, я упал на пол, рефлекторно зажимая рану. - Поздравляю, ты уже у последней черты.

*На следующий день*

Едкий дым от кремации нашинкованных табачных мертвецов пропитывал бинт на левом запястье. Пепел прилипчиво удерживался на полыхающем кончике отравляющего изделия. Я слышал, как прикосновение ветра отрывает его куски и уносит вдаль, как сладкий прах Кинкаку-дзи. Внизу бежал живой ручей из тел учеников. Для них последний урок – радость, когда для меня первый ещё не начинался. Я чувствовал себя отдельной частью, что существует автономно. Создавая бесконечные копии самого себя, я оказывался на театральной постановке во Флоренции, одномоментно лицезрел попытку изнасилования через окно, в штате Нью-Джерси, мочился с помоста в бассейн дорогого отеля в Париже и разбрасывал окурки на пляже Майями. Другая часть меня продолжала неподвижно восседать на краю подоконника. Если времени не существует, значит я везде опоздал, куда бы не пришёл. Я стал дзен-буддистом, что постится от онанизма. Отсутствуя в системе, я получил возможность влиять на тех, кто внутри неё. Мне это не нужно, это происходит само собой. С каждым вдохом сигаретного дыма, я пристально глядел на то, как сгорает бумага. Я смаковал подробности испепеления табачных листов и желал, чтобы они были живыми и страдали из-за меня. Возникшие из ниоткуда, посторонние голоса, как из бутылки смутно доносились до правого уха. Теперь я получал многое из того, что мне было не нужно. - Арима! – Моника хмуро стояла возле меня, в ожидании ответа. Ответить на то, как они привыкли ко мне обращаться не имело того смысла, ради которого каждые два дня проливалась кровь. Кто ты в бойцовском клубе – это одно, а кто ты в остальной жизни – иное. Молодые ростки сакуры тянулись к солнцу, как кавер на хруст костей. – Ты меня слышишь?! - А? – и вправду, хмурое выражение лица. Я не давал ей повода смотреть на меня так. Даже если сигарета торчала у меня изо рта. - Ты распечатал баннеры? – девушка выдохнула, сомкнув глаза. Я молча потянулся к открытому портфелю и бросил тонкую стопку на парту. Другая стопка листов в рюкзаке заинтересовала её больше, запустив руку она осторожно извлекла их, слегка встряхивая, как реферат перед чтением. – Первое правило клуба: не упоминать о бойцовском клубе. Второе правило клуба… что это? – она с нескрываемым недовольством уставилась на меня. - А? – голос Моники звучал приглушённо. Мне гораздо интереснее было вслушиваться в звуки хруста молодых листьев под обувью шагающих учеников. - Пожалуйста, пойми меня. – устало выдохнула она. Уста, что часто отчитывали меня за несогласие очевидно сменили тактику. – Прими конструктивное решение. Ты нашёл это, как поступишь ты? – этим она хотела сказать, что беспокоится обо мне? Она вела себя странно. - Знаешь. – слезая с подоконника заговорил я. – Я думаю, что тебе не следует обращаться с этим, к кому не попадя. – моя спокойная интонация подтянула к нам Нацуки с Юри. – Ведь человек, написавший это… опасен. - демонстративно поднимаю палец, желание преподать ей урок велико, но не настолько, чтобы я стал размышлять над выбором метода. – И этот с виду тихий и замкнутый псих может вдруг сорваться. – Я ещё на шаг приблизился к слушателям, на чьих лицах застыло ошеломление. – И он начнёт метаться из класса в класс, сворачивая шеи своих, как казалось ранее друзей, с мёртвой улыбкой во взгляде. Возможно ты с ним знакома уже годы и он совсем… совсем рядом с тобой. – слова Кена звучат в моих устах. Резким движением я вырвал из её руки тонкую стопку. Она была поражена настолько, что не возразила даже мимикой. Раньше я был таким милым и славным. – Может тебе не следует соваться ко мне с этими бумажками? - Иди домой, отдохни. – с сочувствием сказала Нацуки. – Ты выглядишь ужасно. Тяжёлые мешки под глазами были набиты золотом, что соскребли с крыш православных церквей. Я видел лишь то, что происходило. Чего на самом деле не было – я не видел. Покидая собрание клуба, я думал о скором выходе в живой круг, с оголённым торсом. Девушки были разочарованы во мне, но меня это не волновало. Я достиг просветления. - И когда он сказал: твой клуб это не ты сам… я въехал! В конце коридора стоял Ёшида и некоторые участники нашего клуба. Навстречу шли два незнакомых парня, они несли коробки. Я подумал о том, насколько нужно уменьшиться в размере, чтобы устроить в них оргию. Наши взгляды пересеклись, один из них споткнулся. - Аккуратно неси, дылда ебаная! – знакомый голос, но я уже покинул ту зону, в которой можно было со мной взаимодействовать. Да и руки у них были заняты.

*Немного позже*

Я проснулся от вскриков Кена на улице. Судя по всему, он до сих пор упражнялся с нунчаками. Перекрытые одеялами трещины на стенах перестали удивлять. За приоткрытым окном было светло, на полу зажужжал смартфон. Просто номер, контакт неизвестен. - Алло? – голос обеспокоенных глазниц, на сегодня. - Нацуки? Почему ты мне звонишь? - Хотела поговорить, у тебя есть время? – не помню, когда в последний раз она говорила со мной так учтиво и мягко. - Кийя! – Кен в образе. Он резонирует со своей реальностью. - Кто там кричит? - Слушай, ты немного не вовремя позвонила. - Я по поводу Сайори. - Что с ней? - Она ведёт себя странно. - Это же Сайори. - Слушай, я серьёзно. Она не поднимает трубку, редко отвечает на сообщения и уже второй день не ходит в школу. – я вспомнил о разговоре с её матерью, в прошлом году. - Ты была у неё? - Я не могу просто взять и обить порог без её согласия, понимаешь? - Кийя! Хъя! У-а-а! – пришлось рукой прикрыть смартфон. - Думаю, что к тебе она прислушается. - Подожди, она была на собрании сегодня? - А ты не видел? Господи, я надеюсь, ты не тронулся окончательно? - Не знаю, но разве мы об этом говорим? - Слушай, у меня мало времени, так что… - она замолчала. - Нацуки? - В общем, есть то, что я хочу тебе рассказать. Мы можем встретиться? - Да… да, конечно. Когда? - С этим тоже проблемы… давай так, я попробую выбраться к парку недалеко от школы. В 21:00 там встретимся, хорошо? - Хорошо. - И да… если меня не будет в течении минут десяти, то можешь уходить обратно. - А ты постарайся. – сбросив звонок, я отправился на выход, к Кену. Он уже заливал воду в большую канистру у верхнего края крыльца. Приподнимая следующую бадью, он не отвлекаясь спросил: - Как прошло собрание? - Да в целом нормально. – ответил я, не понимая, почему этот вопрос не прозвучал, когда я вернулся с него. - Слушай, мне всегда было интересно, чем вы там занимаетесь? – я думал, что вопросы - моя прерогатива. - Сейчас к фестивалю готовимся, а так обычно читаем разную литературу, пишем стихи. - Зачем? - Ну это литературный клуб. - Зачем тебе писать стихи? – он спрыгнул с табуретки, затем понёс её к сараю. - Это как способ самовыражения. – слова Моники казалось невозможно оспорить. - Вот как умник? Считаешь, что знаешь себя и можешь выразить? - Нет, постой… я только начал совершенствоваться в этом. Ты же знаешь! - О чём? Самосовершенствование - это мастурбация. А вот саморазрушение… - он оглядывался на меня через плечо и улыбался. Я вспомнил о Сайори. Почему я должен ждать встречи с Нацуки, чтобы с ней поговорить? Она не единственная из них, кто ведёт себя странно, но… она мой близкий человек и я беспокоюсь о ней. Немного погодя, я повернул в сторону хижины за своими вещами. Закидывая на плечо рюкзак, я прошёл вдоль кухни, минуя Кена. - Эй, сядь. – приказным тоном вымолвил он, я подчинился. – Слушай, не рассказывай им обо мне. – я сразу понял, о ком он говорит. - С чего вдруг я бы стал это делать? - Если расскажешь им обо мне или о том, что происходит… - он смягчился и выдержал паузу. – Нам… конец. – его глаза выражали печаль. - Хорошо, я не скажу им. - Обещай, что не скажешь. - Обещаю, что не скажу. - Обещай. – повторил он более твёрдо. - Обещаю. - Обещай мне! - Да обещаю я! – он чего-то добивался этим? Обесценивал значение этого слова? - Ты трижды обещал. – назидательно завершил разговор Кен, оставляя меня наедине со своими мыслями. – Ах да, чуть не забыл. – добавил он у двери. – Сегодня затей драку с незнакомцем. Да так, чтобы тебя в ней одолели. Я принял решение дождаться встречи с Нацуки.