Дожить до рассвета

Мы въехали в лесочек, неподалеку от Вейхерово. Ольгерд сказал посидеть в машине, а сам вылез наружу за приказами. Ен откинулся на своем месте, заложив руки за голову. - Хорошо не быть командиром. Можно пока поспать. Предложение поспать мне тоже понравилось. Побудка сегодня была рано, ещё до восхода солнца. Нас разбудили, мы собрались, позавтракали (хоть не на пустой желудок погнали и на том спасибо) и отправились на фронт. Так что спать хотелось зверски. Но, как показывает опыт, стоит бою начаться, как весь сон словно рукой снимает. Зато потом выползаешь из машины (или нет. От времени года зависит) и вырубаешься моментально. Не было Ольгерда минут 20, а потом он вернулся, неся с собой карту с обозначенными на ней огневыми точками, минами и маршрутом движения. Был отдан приказ: "Вперёд" и пришлось проснуться. Мы двинулись по полю. Я была собрана и спокойна до невозможности. Сегодня мне нужна ясная и холодная голова. Ведь именно здесь по сюжету должен... должен погибнуть Ольгерд. Сегодня все решиться. Или мы выиграем или нет. Третьего не дано. Мы ехали, аккуратно минуя мины и снося огневые точки или точными залпами орудий или просто гусеницами. Металл корëжился под 32 тоннами, скрипел и сминался. Люди разбегались в стороны. Самый обычный бой. А потом откуда-то сбоку на нас открыли шквальный огонь. Никто даже ничего толком не понял, когда танк резко тряхнуло, рядом что-то взорвалось. На инстинктах все бросились к люкам. Мы благополучно оказались снаружи. Под коленями и локтями (я приземлилась на четвереньки, вывалившись из переднего люка) хлюпала грязь. Всю ночь шел дождь вот и развязло. Хоть падать не больно. Я подскочила на ноги и сразу же схватилась за огнетушитель. Ольгерд шустро отполз от машины, прикрывая кого-то из солдат очередью. Марк затихарился где то в укрытии, а Зенек лежал на позиции рядом с поручиком и поливал немцев огнем из пулемёта. Вот умнички. Только за мной пусть не суются. Я отщëлкнула крепления и подняла огнетушитель. Дыра слишком высоко, надо лезть наверх, на броню. Я не раздумывая ни минуты оказалась там и направила сопло на очаг. Десять секунд - и мотор потушен. Но вот только... Меня словно сильно толкнули в левое плечо, а потом его прошибло болью, словно ударили раскаленным прутом. Я спрыгнула на землю, огнетушитель покатился по грязи. Надеюсь он влагоустойчивый. А то такими темпами огнетушителей на нас не напасëшься. Я почувствовала коленями и ладонями земную твердь и тотчас сознание начало мутнеть. Я почти сразу отключилась, распластавшись рядом с танком. Последнее, что я запомнила, это было взволнованное лицо Ольгерда в 3 метрах от меня. Очнулась я спустя буквально четверть часа. Над моей головой все тоже серое низкое небо, затянутое тучами. Но оно как-то необычно покачивалось. Я повернула голову и увидела Ольгерда. Очевидно, он нёс меня на руках. Романтика... Но главное он жив! Большего мне для счастья и знать не надо. Я улыбнулась ему. Вышло правда слабо. Тело, особенно слева, плохо слушалась. И болит просто адски. Ольгерд, заметив что я очнулась облегчëнно выдохнул. - Ну и напугала ты меня, Янусь. Вот и зачем туда надо было лезть? Пули свистят над головой, а ты всё туда же, - мягко пожурил меня Ольгерд. Пусть. Главное, что живой. - Ольгерд... - Что? - отозвался поручик. - Присмотри за Янеком. А то в госпитале он курить пристрастился, как бы не было это парадоксально. - Хорошо. Присмотрю. Сейчас тебя заберут в госпиталь, а потом сама присмотришь. - Конечно. Я же только туда и обратно. Не успеешь и глазом моргнуть, как я снова буду в строю, - я бодро улыбалась, глядя на грустного Ольгерда, стараясь хоть как то его подбодрить. Переживает. Но главное, что живой. Раз жив – всё остальное приложится. Ольгерд донес меня до машины санитаров и погрузил туда. Молодой парень с красным крестом на рукаве посмотрел на меня, потом дал отмашку водителю: - Забирай. Сюда больше не влезет. Я видела как Ольгерд что то спросил у санитара, а тот ему ответил и махнул рукой на запад. Наверное про госпиталь спрашивал. Я смотрела на Ольгерда, который стоял все там же и провожал меня взглядом, пока грузовик не скрылся за поворотом. Потом я откинулась на брезент кузова и огляделась вокруг. Типичная машина с ранеными. Полузнакомые лица – видела где то мельком. Кроме одного. Рядом со мной сидела девочка лет 8-10. У нее была перебинтована голова, а сама она сидела с закрытыми глазами и как будто спала. Я про себя решила, что её скорее всего где то подобрали и не знали что с ребенком делать, а потому спихнули врачам. Я не стала будить дитё и сама последовала её примеру. Только я прикрыла глаза и стала задрёмывать, как кто то подëргал меня за рукав и тихонько позвал: - Тетя, а куда мы едем? Я разлепила веки, пусть это и было не легко, и посмотрела на девочку. Бедный ребёнок. Старое, много раз заштопанное платьице забрызгано грязью, а местами и кровью, на сером, потускневшем лице горят два огромных небесной голубизны глаза. - В госпиталь. - А где он, этот госпиталь? Пришлось признаться в своём неведении. Девочка рассматривала меня, задержавшись глазами на шлемофоне. - Тетя, а вы тоже солдат? - Ну как видишь, - я ткнула пальцем в погоны. Ребёнок склонил голову на бок, о чем то размышляя, а потом сказала: - А меня зовут Валеска. - У тебя красивое имя. А меня Яна. Я протянула девчушке раскрытую ладонь и та пожала её. Вот и познакомились. На пару минут наступила тишина. - Тетя, я ты танкист, да? Я кивнула, подтверждая. Ребёнок стал смотреть ещё более восторженно. - А расскажи что нибудь о танкистах, - с пару секунд она подумала, а потом добавила, - Пожалуйста. Тут раздались выстрелы. Звякнуло разбиваясь стекло в кабине водителя. Тот в последний момент ударил по тормозу и мы встали. Я подобралась, просчитывая куда лучше бежать если что. Вокруг то лес сплошной. Затеряться в этих соснах – на раз. Меня отвлёк тихий писк: - Тетя, это немцы, да? - Да, сиди тихо и не высовывайся. Когда я покажу тебе за спиной вот так, - я сложила руки пистолетиком, показывая ребёнку, - Ты бежишь в лес, стараясь не попасться немцам. Как убежишь – иди обратно, откуда мы приехали. Как только встретишь патруль наших, скажи, что на этой дороге засада немцев, пусть зачистят. И отдай им вот это, - я сунула ей в руку письмо, на котором сверху значилось имя Ольгерда, они знают, что с этим потом делать. И запомни: ни за что не оборачивайся назад. Ты меня поняла? Девчушка покивала головой, показывая что поняла и запомнила. Я потрепала её по светлым волосам и улыбнулась. А теперь пора и за работу. Я выглянула из кузова и столкнулась нос к носу с высоким, светловолосым немцем. Он, видимо, сам удивился, что кто-то высунулся навстречу, а от того не сразу сообразил дать команду: - Вылазьте! - по-немецки конечно. - Это раненые, не все могут вылезти, - ответила я ему на его языке, чтобы точно понял. - Тех кто не могут сами, пусть вынесут и поставят на ноги рядом. - А если нет ног? - Тогда их история закончится ещё раньше твоей, - офицер нехорошо оскалился и махнув пистолетом опять дал команду вылазить. Я перевела на русский. Мои товарищи по несчастью переглянулись и стали медленно вылазить. В машине остались только трое. Один без ног, а два других без сознания (разбудить их не получилось). Один из фрицев, тот что званием пониже (так и хочется продолжить в рифму), залез в кузов. Раздалось три выстрела: один за другим. Валеска вцепилась в мою ладонь. На тихий шепот: "Тетя, а нас тоже расстреляют?", я отрицательно покачала головой и погладила девочку по волосам. Надо что то делать. Но вот только что? Пока не понятно. - Эй ты, сержант великой и могучей Красной Армии, - позвал немецкий офицер издевательским голосом. Раз такое длинное предложение, то значит зовут меня, как говорящую. Я вопросительно вскинула бровь, - Среди вас есть евреи? Я сразу отрицательно покачала головой. Если они и есть, то не скажу. Даже переводить своим не буду. Если еврей – то расстреляют на месте. А так хоть какой-то шанс есть. Хах, ну что, сунем голову в пасть тигру? Я вышла на пару шагов вперёд и стала прямо перед этим офицером. На удивление он мне позволил это. Хоть меня и взяли на прицел несколько автоматов, но не стреляли. - Эй, господин офицер. Раз уж вы имеете звёздочки на погонах, то наверно знаете о Женевской конвенции, в которой говориться о том, что раненые – это уже не комбатанты и трогать нас наказуемо трибуналом, а в последствии расстрелом? Да, я откровенно блефую. Эта самая конвенция ещё даже не придумана. Она от 1949 года, а поэтому этот фриц знать о ней не может. Но при плохой игре делаем хорошую мину и ходим дальше. - Мне плевать, раненые вы или нет. Вы пленные и сейчас выполняете приказы. - Да, тяжела солдатская доля – вечно приказы, приказы... И никто не спрашивает согласен ты с ними или нет. Или выполняешь или расстрел, правда, господин офицер? На этих словах где-то в холодных зелёных глазах напротив промелькнуло что-то. Что-то человеческое, что-то такое, что поможет нам спастись. Я незаметно сложила за спиной пальцы здоровой руки в пистолетик. Надеюсь, что Валеска увидела и что немцы слишком увлечены разговором, чтобы заметить исчезновение девочки. - Хватит разговоров! - я заметила, как зелёные глаза метнулись куда то в сторону, за мое плечо. Вот и всё, подумала я. Кранты девочке. Но нет. Глаза вернулись ко мне. Неужели пронесло? - Что за разглагольствования? Хотя отсутствию дисциплины в тебе я не удивлен. Такая же грязная советская шавка, как и остальные. Действительно. Что это за разговоры с пленными? Какой-то странный офицер. Неужели... он тянет время? Он даёт время Валеске уйти, отвлекая внимание остальных на себя, чтоб они не оборачивались. Продолжаем спектакль. - Я не русская. Не надо путать Польшу и Советский союз. Я полячка. И горжусь этим. - Довольно! Пошли за мной. Мы отошли в сторону от дороги и стали у обочины. Фриц поднял руку с пистолетом. - Я не согласен с приказами. Но хочу жить. Притворись мёртвой, пока мы не уйдём. И выстрелил. Но не в меня. В землю рядом. Я правдоподобно изобразила труп, распластавшись по земле. А потом услышала удаляющиеся шаги. Я так долго лежала, что уснула. Не знаю сколько я проспала, но когда я открыла глаза, то солнце уже садилось. На дороге уже, конечно, никого не было. Я всё также лежала на спине, вся одежда была мокрой. Тело болело, а раненым плечом я и пошевелить не могла. С каждым днём жизнь всё веселее и веселее. Я встала, очень медленно и аккуратно. Огляделась. Вот и вопрос: что делать дальше? Я думала где то с минуту, а потом развернулась и пошла в сторону госпиталя. Когда я выходила к дороге, то случайно задела что то ногой и оно отлетело в сторону. Что то тяжёлое. Я наклонилась и подняла с земли пистолет. А на прикладе гравировка на немецком: "Будь с оружием, но твори добрые дела". Я искренне поблагодарила про себя того офицера. Не сомневаюсь, что это именно он "случайно" выронил свое оружие. Если ещё когда нибудь встретимся надо будет вернуть. Я шла по дороге и размышляла обо всем понемногу. О том, дошла ли Валеска, не посчитали ли её за шпионку и отдала ли она письмо Ольгерду. Я написала это письмо на тот случай, если не вернусь. Когда я отдавала её Валеске то была практически уверена, что сейчас нас всех расстреляют и всё. В том листике не было ничего такого. Всего лишь следующее: " Дорогой мой Ольгерд! Если ты это читаешь, то меня, наверное, уже нет в живых. Это письмо тебе скорее всего отдал генерал, вместе с остальными моими вещами. Родных у меня никого нет, только ты – самый мой родной человек в этом мире. Да и в других тоже. Я просто хотела сказать, что люблю тебя. Да, раньше мы никогда не говорили друг другу этих трёх простых слов. Но хочу чтобы ты знал, пусть я тебе уже и не невеста. Я люблю тебя так, что готова отдать за тебя жизнь. И всё чего я хочу - это обнять тебя ещё раз, поцеловать и никуда не уходить. Если я ушла и не вернулась, то ты должно быть грустишь. Не переживай, милый. Пока ты обо мне помнишь – я всегда с тобой, в твоём сердце. Мне безмерно жаль, что я сейчас не рядом. Жаль, что у нашей истории такой финал. Прости, что так вышло. Но война... С одной стороны она нас свела вместе, а потом разлучила. И я одновременно рада, что встретила тебя, и мне горько от того, что пришлось расстаться. В моих вещах может найдешь блокнот. Он в темно-синей обложке, ты его видел. Почитай, если интересно. Там... много всего. Своего рода дневник. Попрощайся за меня с ребятами и полковником. Всех обнимаю, а Шарика чешу за ухом. Я скажу это ещё раз и буду кончать: Я люблю тебя, Ольгерд. Твоя Янка". Надеюсь, что Валеска все таки дошла и отдала письмо. Потому что только спустя километра 3 до меня дошло, что я иду в сторону немцев. Но не поворачивать же назад. Поэтому я шла и шла, готовая в любой момент к любым неожиданностям. Но полной неожиданностью для меня стала картина, которую я увидела, выйдя на поле. Недалеко от леса, метрах в 200, была выкопана яма в человеческий рост. В ней стояли двое из нашей машины. Трое стояли с лопатами наверху, рядом с ямой. Тот офицер отдавал какой то приказ, но не слишком активно. Судя по жестам, он велел закапывать тех, кто в яме. Рядом с ними стоял оператор и снимал все это на камеру. Я спряталась за дерево, наблюдая уже оттуда. Те, что стояли с лопатами один за одним покидали их на землю. Камера перестала писать. Тогда пленных поменяли местами. Двое стояли наверху, а трое в яме. Тем вручили лопаты. Но они снова оказались на земле. Тогда и тех пленных спустили в яму. Офицер сплюнул себе под ноги. Оператор собрал камеру, взял одного из 4 солдат (не считая офицера), они сели в машину и уехали. Двоих главный отослал следом. Но что делать с последним было не совсем ясно. Тогда я стала тихо подкрадываться сзади. Невысокая трава заглушала мои шаги, а рокот мотора припаркованного рядом мотоцикла заглушал шелест травы. Офицер меня заметил и едва заметно кивнул. Я зашла оставшемуся солдатику в тыл и ударила его по голове прикладом пистолета. Он исправно упал на землю без сознания. Я блекло улыбнулась офицеру, который отдал пленным команду вылезать. Я перевела. Те стали понемногу вылезать на землю. Пока они кое как взбирались я подошла к офицеру. - Спасибо, господин офицер. И вы, кажется, обронили, - я протянула ему пистолет. Он с улыбкой принял его и сунул в кобуру. - Его мне подарила моя невеста, когда меня призвали. Спасибо, за то что вернули. И зовите меня Маркус. - А я Яна, - мы пожали друг другу руки. Вот и познакомились. Я заметила, как один из раненых подобрал лопату и подкрадывается к Маркусу со спины. Я резко толкнула немца в плечо, а сама остановила удар лопатой, перехватив её за черенок. - Ты что творишь?! - А что, я должен с фрицами яшкаться, как ты? - ответил мне детина метра под два ростом, косая сажень в плечах и черные волосы ëжиком. - Он тебе жизнь спас, дубина! - вот неужели нельзя понять такую простую вещь? - Он гитлеровец. Они все одинаковые. - Гитлировцы – это те кто за Гитлера. А он пошел в армию, потому что призвали. Не пошел бы – убили бы и его, и всю его семью. А как бы ты поступил на его месте? Ко мне подошёл Маркус и положил руку на плечо. - Не горячись, Яна. Не стоит меня защищать. Мы пришли на вашу землю, мы это заслужили. И не спорь. Вот, держи, - он протянул мне пистолет, уже другой, - Пригодится. Ну, бывай что ли. Может свидимся ещё. Мы пожали друг другу руки. Маркус усадил своего коллегу на мотоцикл, сам сел позади и укатил в закат. Я оглянулась на раненых, которые едва стояли на ногах. - Пошлите отсюда. Мы здесь как на ладони. Найдем место переночевать. И мы пошли. Шли вдоль дороги, небыстро, но упорно. Когда солнце село, устроились на ночлег на какой-то поляне. Один остался дозорным, все остальные легли прямо на землю и уснули. В полночь я сменила того дозорного, отправив парня спать. С первыми лучами солнца мы поднялись и пошли дальше. Часа через 2 набрели на деревушку, спросили, где ближайший госпиталь. Женщины на нас посмотрели, поохали и поволокли по домам перевязывать и кормить. А посмотреть было на что. Мы шли, как ходячие мертвецы: бледные, грязные, раненые. Мы представляли собой то ещё зрелище. А потом до города нас подвëз на телеге какой-то конопатый мальчишка, который лидер во всех детских играх. Высадил он нас у здания местной школы. Оттуда выбежали медсестры в белых халатах и позабирали нас. Меня положили в палату и сказали, чтобы не смела убегать, а лежала смирно и ждала врача. А я и не думала никуда бежать. Плечо болело адски, горло драло кашлем. Из-за него от меня шарахались ещё сильнее, чем от того, что я с фрицами яшкаюсь, мол холерная. Только я легла на кровать, как моментально заснула. Разбудили меня где-то через час, чтобы врач осмотрел. Ну осмотрел он. Сказал, что плечо надо зашивать, а кашель – это обычная простуда. Повели меня в какую то другую комнату, посадили на стул. А потом стукнули чем то по голове и я вырубилась. Просыпаюсь уже в палате. Плечо забинтовано, рука привязана к корпусу (видимо, чтобы не дëргала), а на горле лежит тряпочка, пропитанная какими то травками, потому что воняла она именно сеном. Вот и что это за дедовские методы лечения? Но я была настолько уставшей, что не стала даже поворачивать головы а так и заснула.