дикая клубника

Юнги кажется, что все его хотят закормить до смерти. В доме Джимёна только и делали, что наваливали полные миски всякой-всячины. А теперь и здесь его пытаются превратить в пухляша. Пухляшом Юнги быть не хочет, ибо непрактично. Вся его жизнь состояла из игры в прятки и бесконечных побегов. А как побегаешь, если ляшечки мешаться будут? — Чего носом вертишь, это же мясо, — бурчит Чонгук, только-только завершивший накладывать еду в чужую тарелку. Юнги складывает руки на коленках, то сжимая, то разжимая пальцы. Он в этот дом пришёл всего несколько часов назад. Ему неловко, волнительно и очень непривычно. Возможно, ещё немножко страшно, но этот страх не явный, а тот, что засел в глубине души, заставляя то и дело быть настороже. — Ешь, — подталкивает к нему столовые приборы волк. — Ты совсем худой. Кожа да кости, как тебя земля носит? «Очень просто», — думает Юнги, ради приличия, всё же, беря в руки вилку. Хосок, до этого прячущийся за спиной своего отца, теперь просится на ручки, дуя губы. — И когда же мы уже вырастем, м? — Сколо, — мычит ребёнок, разулыбавшись, когда Чонгук наконец-то подхватывает его, усаживая на свои колени. — Будешь кушать? — У-у, — отрицательно качает головой крошка. — И что с вами делать? Одного скоро ветер гонять будет, а второй просто маленький вредный волчонок. Ну давай за папу, — пытается сунуть в чужой рот ложку с перетёртым в пюре картофелем. — Скажи: а-а… Хосок хмурится, но вскоре сдаётся, позволяя накормить себя. Он причмокивает и прилежно вытирается салфеткой. Делает это так аппетитно, что Юнги и не замечает, как сам съедает половину своей тарелки. — Догадываешься, почему теперь будешь жить здесь? Вопрос выбивает из колеи. Юнги тяжело сглатывает еду, отрицательно закачав головой. — Тогда мне нужно рассказать тебе, — вздыхает Чонгук. — Ты хоть и молод, но уже должен многое понимать. Юнги хочет сказать: я уже взрослый! Мне скоро уже будет восемнадцать, а там и до девятнадцати недалеко! Но только прячет взгляд, пытаясь не выдать, какая буря эмоций поднялась внутри. — Не любят у нас людей, — продолжает вожак. — Так уж повелось. Вчера… Вчера кое-что случилось. Несколько волков захотели, чтобы ты ушёл. Несмотря на мой прямой приказ. И тогда мне пришлось… Мне пришлось подтвердить свою власть. И те, кто меня в этом поддержали, потребовали обещание, что я сам буду нести за тебя ответственность. И я буду нести, а тебе придётся пожить здесь. Ну что, справимся? Юнги не уверен, что у него вообще есть какой-либо выбор. Он бросает взгляд в окно, с грустью понимая, что пока уходить рано. Слишком много снега, внезапные бури и плохая для долгих переходов одежда, могут только погубить его. А Юнги, хоть и не нужен никому, но сам себе не враг. Он жил и будет жить несмотря ни на что. Сквозь разукрашенное инеем окно становится видно чужое лицо. Юнги отшатывается, от неожиданности едва не слетая со стула. — Та-а-ак, — недобро тянет Чонгук. — Быстро кушать, у нас здесь не демократия. А я на минуточку выйду. Хосок тут же напыживается как воробей, дуется. Но безропотно берёт в ручку ложку и суёт в рот пюре. Больше измазывается, если честно. Но, может, что и съесть удается. Юнги же проводит взглядом вожака, который набрасывает на спину кожаную курточку, будто на улице не морозный день, а самый разгар лета. Стоит ему только открыть входную дверь, как внутрь вихрем залетает тот, кого явно никто не хотел видеть. — И что ты здесь забыл? — спрашивает Чонгук, легонько толкая мужчину в грудь, тем самым заставляя отступить на два шага назад. — Хочу увидеть сына и человечка. Что, нельзя? А кто мне запретит? Может, ты, а? Юнги бы так с волком не разговаривал. Впрочем, папа Хосока тоже ведь волчьей сути. Пятится, когда Чонгук его вытесняет, а потом показывает внушительные клыки, которых у людей нет и быть не может. — Я хочу на лучки, — бормочет мальчишка, привлекая к себе внимание. — Гук-а, я хочу на лучки! Юнги оторопело смотрит на то, как ребёнок начинает реветь, бросая ложку прямо на скатерть. На нежно-голубой ткани тут же появляется пятно и повёрнутая на чистоте душа Юнги содрогается. — Тише, не плачь, — говорит он, тем самым нарушая своё правило пребывания здесь. Хосок сначала явно ничего не понимает, а потом замолкает, сверкая влажными от слёз румяными щёчками. — Ты умеешь говолить?.. «Я ещё и петь умею», — мысленно фырчит Юнги, прижимая указательный палец к губам. — Только это секрет, ладно? Хосок восторженно сияет глазами, явно позабыв о том, что где-то рядом выясняют отношения его родители. Правда, странно, что ребёнок назвал своего отца по имени. Но Юнги и не такое о родственниках слышал.