Cha(ng)rmer

Чанбин устало хлопает учебником по математике, откидывая его куда подальше и вздыхая, потому что он быстрее три основных языка для заклятий одолел, чем эти страшные писания. Это он, конечно, больше себя жалеет, потому что ни с математикой, ни с языками у него проблем нет никаких, кроме собственной лени. Но нравоучений ему в жизни хватает, поэтому он гладит себя по животу в качестве похвалы и двигает ближе ступку с мелко растёртыми сушёными водорослями, чтобы высыпать в небольшой котёл с жидкостью. Чанбин не из аккуратных, поэтому из ступки пара щепоток высыпается на стол, но это не такая уж потеря, чтоб отвлечься. Он снова поглядывает на часы, решая, что борьба с логикой заняла у него достаточно много времени, чтобы зелье успело выкипеть до нужного уровня. Вспоминать, что внутри уже кипело, не больно-то хочется, но он всё равно пробегает глазами по строчкам книги, помешивая деревянной ложкой и брезгливо морщась, потому что в доме других людей не намечалось и он прекрасно осознаёт, что это окажется именно у него во рту через несколько минут. Иногда ему помогал Феликс, но сейчас у того борьба с корейским шла похлеще, чем у Со с зельеварением. Он выключает небольшую конфорку, поднимаясь из-за стола и прикидывая, где может быть старший. Дверь скрипит тихонько, когда чародей её прикрывает, спускаясь на второй этаж… и скрипит снова, когда Дори толкает её мордочкой. Кошка привычно запрыгивает на мягкую постель, сворачиваясь на ней клубком, когда чёрные глаза натыкаются на белёсый дымок, переливающийся в лучах утреннего солнца. Мягкий прыжок на стол почти без звука, Дори от тепла металла отстраняется, не решаясь дотронуться, зато с интересом принюхивается к сероватому порошку, чтобы тут же подскочить, звонко чихая. Интерес пропадает моментально, и кошка разворачивается, гордо махая цветным хвостом, когда Со заходит в комнату. «Брысь», — не страшно, ну вот совсем, потому что колдун вызывает только жалость своим этим «за-что-мне-это-всё» лицом. Он бросает рыжеватый волос в кипящее зелье, грустно помешивая последний раз и грустно набирая ложкой в уже приготовленный стакан. Дори хочет понюхать, но брюнет прикрывает крышкой котелок, а серо-розовую субстанцию крутит в руках, собираясь с силами. Залпом выпивает, морщась от кислого вкуса, и отсчитывает 24 часа в голове, покидая рабочий стол в пользу кровати, зная, что через пару часов должен притащиться Чан, потому что у них с Минхо какие-то суперсекретные уроки по телепатии, которые при Со всегда прекращаются. Чанбин в целом-то не очень любил просыпаться, а уж просыпаться от щекотки ему не нравится совершенно. Он машинально отмахивается от чего-то в воздухе, когда вдруг осознаёт, что не понимает её источника. Колдун открывает глаза, пялится почти не сонно, что на него мало похоже, и пытается понять, откуда исходит сильно отдающее в живот и грудь раздражение, от которого хочется сжаться и потянуться одновременно. Со рядом никого не находит, поэтому садиться на кровати, только сейчас замечая прыгающую по кровати Дори. Та бросается на слишком большой, раздражённо шлёпающий по одеялу хвост, впиваясь в него зубами и когтями, рыча от удовольствия. Чанбин моргает пару секунд, чтобы через мгновение схватить хвост руками и тут же подскочить от болезненно-приятного импульса в пояснице. Ни один художник не передаст, с каким испугом на лице он таращится на достаточно толстый длинный чёрный хвост и вдвое увеличившиеся в длине ногти. Брюнет оборачивается к зеркалу, а сидящий на втором этаже Сынмин дёргается от неожиданности, когда его ушей достигает настолько звонкий мат. Примерно такие же красочные выражения сопутствуют хлопанью двери, а через несколько секунд тишины к нему запрыгивает на колени цветная кошка, прося ласки, которой была обделена одним из психующих хозяинов. И Ким гладит её, замечая, как по лестнице сурово топает Минхо, поднимаясь на чердак. Примерно с таким же суровым: — Со Чанбин, ты что, в край охренел? То, что у тебя руки не из того места растут, ещё не значит, что ты можешь истерить посреди ночи. У нас, вообще-то, у всех свои… Ругань обрывается, сменяясь сначала режущей уши тишиной, а потом заливистым хохотом, который становится громче после очередного хлопанья двери. Сынмин бы хотел узнать, что происходит в этом сумасшедшем доме, но вставать слишком лень. Зато в дверях мелькает тень вампира, и Ким всё равно поднимается, приветливо улыбаясь и приветствуя Кристофера, который с интересом поглядывает на верх лестницы. — Что там? — Не знаю ещё, — они поднимаются быстро, Дори следом за ними, чтобы обнаружить ещё одного своего хозяина. Минхо встречает их на пороге комнаты Чанбина, задыхаясь от смеха и вытирая выступившие слёзы. На его лице обязательно появились бы красные пятна, если бы организм был в состоянии это обеспечить, но и без румянца ясно, что Ли настолько хорошо, что плохо. — Хён, что? — Сынмин кивает на рыжего, но тот молча открывает дверь, впуская Кима, но вдруг утыкаясь лбом в плечо Чана, не давая шатену пройти и пытаясь успокоиться. Вампир послушно останавливается, ожидающе поглядывая и поглаживая Минхо по плечу. Из комнаты доносится почти такое же громкое, как смех Ли: — Милашка! Сынмин хихикает, торопливо выбегая и уклоняясь от стакана, летящему ему вслед. Он прикрывает за собой дверь, переставая сдерживать смех. — Чанбин-а, — зовёт Бан, когда младшие наконец перемещаются на лестницу. Шатен встаёт у двери, негромко стуча, когда ту изнутри толкают, и Чан делает несколько шагов назад, прячась за деревянным полотном. — Только попробуй зайти, Чан, — предупреждает Со, а в снова взорвавшихся смехом младших, со стороны которых прекрасно видно, кто прячется в дверном проёме, летит метла, очень удобно стоявшая у шкафа. Дверь закрывается снова, своим стуком ставя точку в разговоре (хотя тут же открывается, и Дори летит в руки своему рыжему хозяину). Чанбин к себе не пускает ещё примерно час и из комнаты не выходит, агрессивно зарываясь в книги. Он наблюдает в зеркало за тем, как его уши каждый раз быстрее него реагируют на шаги за дверью, поворачиваясь в её сторону, и ненавидит себя за невнимательность, а Дори за… Дори он не ненавидит, но всё равно недовольно фыркает, вспоминая. Он выпил ровно 100 мл, чего должно хватить на чёртовы сутки. Только Со брал волос Минхо, чтобы опробовать на себе клыки и когти и, например, обратиться в летучую мышь, но… Как оказалось, кошачьих генов в коте больше, чем вампирских в бывшем человеке. Клыки и когти, он себе, конечно, обеспечил, зато и пушистые уши с половину ладони каждое, и чёрный шелковистый хвост, достающий до самой его макушки, получил впридачу. И ещё дрожащее внутри сердце, которое почему-то ощущается невыносимо тяжёлым. Сынмин жалеет о том, что вернул старшему метлу, потому что Минхо вылетает с лестницы, падает на диван рядом и уверяет, что Со его этой метлой и выгнал, когда он совершенно спокойно предложил ему пообедать («Кис-кис, Чанбини уже проголодался?»). Пришедший за этот час Джисон, услышав такие новости, недовольно хмурится, мол, «разве ж кому-то можно обижать хёна?». И когда они уже впятером собираются у двери разобиженного колдуна, Минхо ему угрожает: — Или ты выходишь и идёшь есть, или я запущу к тебе Джисона, чтобы вы разорвали друг друга, — внутри сначала стоит тишина, потом негромкая возня. — Не надо Джисона, — ворчливо, когда дверь щёлкает замком, и в проёме появляется Со. Чонин и Чан смотрят ожидающе, как бы пытаясь понять причину всеобщего возбуждения, но Чанбин выглядит абсолютно обычно, только кутается в толстовку и часто поправляет широкий капюшон, сверкая хмурым взглядом. Сынмин кивает одобрительно, а Минхо хихикает, спускаясь первым. — Иди в конце, чтоб никто сзади не плёлся, — советует, а Чанбин хочет передразнить, но молчит, пропуская младших вперёд. Только Бан не идёт, ждёт колдуна, а тот на него не смотрит, заливается румянцем, шмыгая вперёд и хватаясь за перила для устойчивости. — Стоять, — ну чёрт. Чан спускается на пару ступенек, накрывая ладонь Со своей и размыкая его пальцы, чтобы рассмотреть когти. — Это что? — Ногти отрастил, маникюр сделал. За вечер, — ворчит, но не уходит от прикосновений, когда Бан приобнимает его за талию. — Я соскучился, а ты тут секретничаешь. Даже показаться не хочешь, закутался, только когтями своими светишь, — на тёмной лестнице не видно, но Чанбин прекрасно чувствует ладонь на его животе, притягивающую ближе к Бану, только младший выворачивается, спускаясь ещё ниже. — Ты где слов таких понабрался? — возмущается, чтобы отвлечься от сильной вибрации в груди. «Только не это». — От тебя, — Бан улыбается, следуя за младшим на кухню, а тот замолкает, чтобы молчать весь обед, лениво ковыряя в тарелке. От овощей подташнивает немного, хочется тёплого молока и спать. Клыки во рту мешаются, но не настолько, чтоб невозможно было жевать, хотя он не может перестать их обводить языком и поджимать губы, чтобы почувствовать, как те врезаются в мягкую кожу. И Чан весь вечер не может от него взгляда отвести, дожидаясь, когда тот наконец расслабится и расскажет, что случилось. За столом этого не происходит, Чанбин даже хочет пораньше вернуться в комнату, но Бан хлопает его по бедру, заставляя досидеть до самого конца, а колдуну шею щекочет собственный хвост, хотя он искренне пытается им управлять. Выходит почти как с дыханием: если осознаёшь, то управляешь, если забываешь, то он делает, что хочет, а сейчас он настойчиво хочет свободы, под толстовской узко и из-за этого слишком легко спалиться. В сон клонит ещё сильнее после еды, только Чан плетётся следом за ним и обиженно дует губы, когда дверь хлопает у его носа. Приходится идти в обход. Со, ещё не успевший раздеться, замирает, слыша шорох ветра, когда Бан влетает в комнату. Колдун с трудом сдерживает дрожь, блестящим взглядом наблюдая за мышью под потолком, а расфокусированный взгляд цепляется только за чёрную тень, и он часто моргает, когда Чан садится на стол, принимая более привычную форму. — Малыш, ты меня пугаешь, — заключает Кристофер, не слезая со стола, закидывая ноги на стул и разглядывая ровный румянец и опущенный взгляд. Обычный Чанбин бы сейчас стукнул его по ногам, а этот молчит, прижимается к стене спиной, неловко скрещивая лодыжки. — Ты что-то с собой сделал, да? Ты не вампир, у тебя сердце стучит так, что мне сейчас плохо станет. Со не реагирует, тогда приходится действовать радикальнее. Вампир спрыгивает на пол, хватает руки колдуна и сильно тянет на себя, заставляя встать. «Чёрт», потому что широкие ладони ложатся на бока, не позволяя отстраниться, и Бан целует чужое плечо через толстовку, задирая её. «Чёрт», потому что тело отзывается слишком сильно, силы в руках не хватает, чтоб оттолкнуть. «Чёрт», потому что мурчание усиливается, становясь слышимым, а Чан случайно замечает приспущенные спортивки и ведёт ниже, перехватывая основание хвоста. Больно-больно, и Чанбин шипит, дёргаясь. — Что это? — недоумённо. Чан сильнее Чанбина по очевидным причинам, и без его согласия выбраться из объятий не представляется возможным, поэтому брюнет утыкается лбом в его плечо, отчаявшись. Бан тянет толстовку вместе с майкой вверх, снимая через голову, и Чанбин трясёт головой, потому что уши чешутся ужасно. — Упс, — пожимает голыми плечами колдун, не поднимая взгляда на окрашенное испугом и восторгом лицо старшего. Мурчание не прекращается, под тёплой кожей заходится болезненно сердце, и Со садится на постель, позволяя себя рассмотреть. — Ты что с собой сделал? — хрипло; Бан садится на корточки, чтобы серьёзно взглянуть на возлюбленного, но тот не выглядит сильно обеспокоенным. — Это как? Это надолго? — На сутки. В общем, зелье вышло немного неудачным, — Чанбин наконец заглядывает в тёмные блестящие глаза, чтобы почувствовать прилив умиления от волнения такого из себя всеми тысячу раз уважаемого существа. — И ты его всё равно выпил? Зачем оно вообще? — Я должен был частично перенять гены Минхо. А получилось как всегда. — Так какого хера ты его пил? — Хён, а кому ещё? У меня желудок уже железный, — Чанбин дёргается, когда Чан тычет ему пальцем в уголок губ, заставляя улыбнуться. — Что? — У тебя клыки, — поднимает взгляд, зачарованно тянется потрепать пушистые уши, которые Со тут же поджимает, избегая щекотки. — И уши. И хвост. И ты мурлычешь, — последнее, кажется, добивает вампира, раз тот продолжает, а его лицо сияет улыбкой. — А ты можешь громче? — Откуда я знаю? Это не от меня зависит, — он недовольно сопит, отворачиваясь, когда Бан встаёт на колени, чтобы обвить его талию руками, прижаться к тёплой груди своей, с восхищением чувствуя вибрацию на собственном теле. Та правда усиливается, похоже, вместе с сердцебиением колдуна. И Чан рискует, но оставляет на шее брюнета сладкий чмок, а одной ладонью ведёт по спине и зарывается в мягкие волосы, поглаживая. Со мурлычет ещё громче, когда вампир замечает, что тот совсем не реагирует, и осторожно хлопает по плечу. — Малыш, ты в порядке? А в ответ тихое сопение. Чанбин прижимается к его плечу щекой, повисает на старшем, и Бан не может сдержать улыбки, не прекращая мягко ласкать задремавшего чародея. Он встаёт с колен, укладывая младшего на постель, и садится рядом, гладя его по голове, а тот прижимается к нему, жмётся согнутыми в коленях ногами ближе, прихватывает когтями его толстовку. И Чан почти плачет от умиления, потому что у него за последние 7 веков не было такого от слова совсем. Солнце просыпается на горизонте, разливая по двору смесь ароматов десятков растущих здесь цветов, а Чан и Минхо лениво привалились к высокому забору, прячась в тени. Чонин под зонтом сидит у окна, Сынмин рядом, и все вчетвером наблюдают, как Джисон и Чанбин меряются когтями, сидя на крыльце плечом к плечу. Картина маслом. Хвостами нет даже смысла, зато остротой языков — вполне. Калитка открывается, когда в нее просовываются две блондинистые головы, и животные подскакивают, один ярко улыбаясь, второй — испуганно размахивая чёрным хвостом в воздухе. Хёнджин искренне думает, что у него глюки, а Феликс взвизгивает, подбегая к лучшему другу, с восторгом ощупывая его: — Хён, а на мне ты всяких лягушек тестировал! Я тоже так хочу! — и улыбается, светя рыжими веснушками. Хёнджин оглядывает двор и тут же замечает новое лицо, торопясь поздороваться. Чан почти уверен, что он попал в какую-то другую реальность, потому что в этой все вышли из детских сказок. Он улыбается, натыкаясь взглядом на фырчащего Чанбина, который несильно толкает блондина рядом, скалясь от радости. — Мы за Сынмином и Чонином пришли, — Хёнджин кивает, а сидящий рядом Минхо вспыхивает: — Вы время видели? Чонин заживо сгорит. — Не сгорит, мы сейчас его укутаем получше, но нам очень нужно в ТЦ, а то не успеем поиграть, — Феликс для убедительности заставляет Чанбина тоже покивать. — Уже утро. — И вы даже меня не приглашаете, — ноет Хан, подпрыгивая от негодования. — Так говоришь, будто тебя отсюда выгонишь, — фыркает Минхо, поднимаясь и направляясь в дом, чтобы найти вещи побезопаснее для Чонина, а Джисон плетётся следом за хёном, продолжая размахивать русым хвостом. Хёнджин и Феликс спешат к спрятавшимся на втором этаже младшим, оставляя Со один на один с возлюбленным. — А ты обратно собираешься? Солнце встанет через несколько минут, — напоминает колдун, делая пару шагов к двери и слыша, как Бан запрыгивает на крыльцо широкими шагами, чтобы схватить брюнета за руку и развернуть к себе. — Нет. Я больше ни на секунду на тебя не отойду, пока ты так выглядишь, — и улыбается ярче утреннего солнца. Чанбин хмыкает, ведя старшего за собой. — Как будто что-то изменилось, — слышится уже с лестницы. — Чанбин. — Что? — Помяукай, пожалуйста. — Ты метлой давно не получал? — Пожалуйста, Чанбини.