Меж двух огней

Я проснулся от жуткой головной боли. Судя по тому куску неба, что виднелся в окне — было раннее утро. Тяжелые темные тучи изнутри подсвечивал рассвет. Птиц не было слышно, равно как и ветра, и других привычных утренних шумов. Да что там птиц! Казалось, будто собственные мысли я откуда-то считывал, а не произносил внутренним голосом. Тишина была поистине тихой, как бы это не звучало. Даже то, что называли «мертвой тишиной» было мощнейшим рок-концертом по сравнению с тем, что сейчас висело в воздухе. Атмосфера давила и нагнетала, хотелось уснуть, забыться, телепортироваться на другую часть планеты — любыми способами избежать этой пытки. Говорить что-либо было страшно. Вдруг тишина имела способность поглощать любой производимый звук? Тогда вместо слов я услышу ровным счетом ничего. И смысла что-либо говорить не останется. Полежав еще с час, я встал. Мир потихоньку оживал, в него возвращались звуки. Тишина отступала, но тревога все еще плотно сидела в душе. Голова больше не болела, скорее неприятно гудела, напоминая о вчерашней попойке. В рот будто насрала свора кошек, ушедших после акта дефекации драть когтями нутро. Мысли путались, жужжали и надоедали. В них опять был ненавистный мной Пауль. Отчасти почти каждое утро с момента первой встречи мы встречали вместе и я почти смирился с этим. Моим успокоением были фантазии об убийстве этого поганца. Ну или по крайней мере я так считал. Вампир должен был прийти за час до полуночи. Если верить тому, что он написал в последнем послании — вместе с ним будет несколько бутылок рома. Это казалось мне забавным — кровосос, предпочитающий ром. Абсурд. Обычно его сородичи пили вино или мартини, рома в гнездах я ни разу не видел. Ром — пойло для пиратов. А Пауль пиратом не был, вроде. Он вообще мало подходил под образ привычного, шаблонного упыря. Был особенным, не таким как все. Вряд ли другие вампиры испытывали чувства к потенциально опасным существам. Охотников, например, точно никто из нечисти не делал предметом обожания. Кроме Пауля. В голове почему-то крутились отрывки из его писем. То, что там описывалось и чувства, вложенные в слова — все это казалось одной большой фикцией. Ловушкой. Имитацией, на худой конец. Не мог кровосос применять такие эпитеты и делать такие заявления всерьез. Я смутился и разозлился, почувствовав внезапную тесноту в джинсах в районе паха. Чертов Пауль. Это все его рук дело. Не в буквальном смысле, конечно же. Хотя если бы в действительности руки Пауля сотворили с моим телом такое… Я бы убил его тут же. Не сказал бы, что способ был бы простым — но убил бы. Его руки хоть и были безумно красивыми, но трогать себя там точно не позволил бы. На трезвую голову уж точно. А все то, что произошло во время пьянки, дальше пьянки не выходит никогда и ни при каких обстоятельствах. Это железное правило соблюдалось мной постоянно. Интересно, знает ли Пауль о его существовании? И действую ли правила для него вообще? Если отвечать, опираясь на письма — однозначно нет. Этот кровосос явно разбирался в сексе. Ну или же просто был заядлым любителем порнухи. Любой отрывок такого характера моментально визуализировался в голове в некое подобие видео и сводил меня с ума. Это было мерзко и страстно одновременно. Хотелось и блевать, и дрочить, чтобы хоть как-то избавиться от напряжения в паху. А вот если брать в расчет исключительно внешность… То однозначно ответить на поставленный вопрос было невозможно. Потому что Пауль выглядел как ангел, способный соблазнить кого угодно буквально за мгновение. Он был раскрепощенным и при этом неприступным. В конце концов, он при любом раскладе оставался Паулем. Это уже о многом говорило. Я позволил себе погрузиться в размышления о вампире без лишних угрызений совести и самоненависти. В конце концов, чары будут разрушены этой ночью, а значит я уже вернул контроль над разумом. Они не накроют с головой, не возьмут верх. Значит подобные мысли не опасны. Сам того не заметив, я начал мастурбировать на письма Пауля. Буквально. Я читал их во время процесса и позволял себе кончать прямо на бумагу, которая заменяла привычные влажные салфетки. Почему-то мне хотелось представлять вместо помятого листка открытый рот вампира, но эти мысли я усиленно прогонял. Я не гей. А значит представлять такое — максимально неприемлемо, неестественно и омерзительно. Онанизм на написанное — вполне себе обыденная вещь. В конце концов кто-то читает порнушные рассказы, полностью игнорируя существование сайтов с миллионами видео. Таких людей не понимают, но и не осуждают. Вот и я осуждать себя не буду. Ведь дрочка — не что-то унизительное. Наоборот, я будто бы сам унижал Пауля, проделывая такое с его трудами. Издевался над его тягой ко мне, мстил за причиненный дискомфорт. А месть, между прочим — не пидорство вовсе. Это приятное чувство превосходства над тем, кто когда-то решил превзойти тебя, не более того. Онанировать я прекратил ближе к шести вечера. Несмотря ни на что я остался доволен, хоть и немного устал. Письма я убрал в последний ящик стола, стоящего в спальне. Выбрасывать их совершенно не хотелось, уж очень занимателен был процесс чтения. Процесс превосходства над этим упырем-извращенцем. Я ухмыльнулся и уже хотел закрыть ящик, но тут взгляд зацепился за что-то стеклянное. Покидая квартиру Маршалла, я случайно прихватил косметику, которой меня размалевывала Карен в тот злосчастный вечер. Не всю, только тушь и подводку. Сначала порывался все выбросить, но почему-то решил оставить. Словно почувствовал, что это еще может пригодиться. И вот сейчас я сидел за кухонным столом, держа в руках те самые пузырьки, вытащенные из ящика стола. В голове крутилась мысль о повторении того самого макияжа и я не знал, как на это реагировать. С одной стороны, косметика и прочие женские атрибуты все еще считались для меня пидорством. Но с другой… Я не так давно разрешил себе не загоняться из-за якобы неправильных мыслей. Угрызения совести за пидорасские мысли никто не отменял, конечно. Однако повтор макияжа — не гейство вовсе. Это скорее скрытая насмешка над Паулем. Мол, смотри, я такой же как ты, тебе переживать нечего. И ведь он в это поверит. Мое размалеванное лицо усыпит его бдительность, что сыграет только в плюс. А значит будет того стоить. Поколебавшись еще несколько минут, я потратил примерно час на то, чтобы мазня на лице была аккуратной и не похожей на чих с ведром черной краски в руках. По поводу закуски я решил не запариваться — мне она была ни к чему, а Пауль… Пауль вампир, еда для него просто пустышка, которая только тяжесть в желудке спровоцирует. Все было почти готово. Осталось только достать бокалы и ждать. Не знаю уж насколько упыри пунктуальны, но буду надеяться на лучшее. Ровно в одиннадцать раздалась протяжная трель звонка. Она разбудила меня и потребовалось время для осознания происходящего. Слегка пошатываясь, я пошел к двери и посмотрел в глазок. Неудивительно, что увидел лишь темноту. На улице все же не день, а лампочкой над входом я так и не удосужился обзавестись. Так что оставалось надеяться на то, что там Пауль, а не кучка голых и озабоченных мужиков. Закрыв глаза, я распахнул дверь. Через несколько секунд все же решился посмотреть на гостей. Голых не было. Мужиков тоже. На пороге стоял только Пауль. И улыбался. Ох уж эта улыбка, черт бы ее побрал. Такая же, как и почти год назад — дружелюбная, неагрессивная и просто такая. Вампир с интересом смотрел на меня. По телу пробежал холодок. Я чувствовал себя хищником, заманившим жертву в ловушку. Не сказал бы, что это отталкивало… Просто было непривычно. — А ты все такой же, как и при нашей первой встрече, — ухмыльнулся и прищурился Пауль. — Только одежда поменялась, да и обстановка более располагающей к знакомству стала. — Ты тоже не изменился, знаешь ли. Можешь проходить, я тут один. Тебе ничего не угрожает, — я попытался улыбнуться, но потом осознал произнесенное. Идиот. Вот кто я на самом деле. Не гениальный охотник, не умный человек и даже не слегка глуповатый — самый настоящий идиот. Если бы это было иначе — ни за что не сказал бы Паулю об отсутствии опасности. Ведь в разговоре тема безопасности никак не проскакивала, он не спрашивал о том, сколько людей в доме. Я сам себя выдаю. Надо пристальнее следить за языком, чтобы не сказать лишнего. — Дин… Конечно же в доме никого кроме тебя. Ты бы просто не смог соврать об этом любимому человеку, верно? — он подмигнул мне и прошел в дом. Ком предательски подступал к горлу, но я его игнорировал. О, Пауль, наивный упырь. Ты слишком плохо знаешь людские души и истинные мотивы, скрывающиеся за якобы добрыми поступками. Тебя в этих стенах ждет лишь смерть и больше ничего, но об этом тебе пока что знать не стоит. Всему свое время. Ты еще успеешь пожалеть о том, что купился на охотничью лесть и пришел ко мне. Закрыв за собой дверь, я вошел в дом и отправился за Паулем. Он хлопотал на кухне. Бокалы уже были наполнены пряным ромом, на столе появились тарелки с сыром и ломтиками шоколада. Пауль что-то искал в холодильнике, но, увидев меня, быстро захлопнул дверцу и сел на стул. Повисло молчание. Он залпом осушил содержимое бокала и вновь наполнил его из стоящей неподалеку бутылки. Взгляд потяжелел. Я присвистнул и сел за стол. Вампир-алкаш, влюбившийся в охотника — явление, выбивающееся из реальности. Такое существо не должно было появляться на свет, но тем не менее — вот оно, сидит напротив меня и сверлит бутылку тяжелым взглядом. Почему же Пауль так мрачен? Он же наконец-то увиделся со мной, осуществил мечту. Должен писаться кипятком и заваливать меня вопросами, рассказами. Однако вместо этого молчит, хотя несколько минут назад флиртовал. Тишина угнетала. — Ты дыру в стакане прожечь хочешь, да? Смотри, тогда все содержимое окажется у тебя на штанах! — неловкая попытка разрядить обстановку сама вырвалась из моего рта. — Просто… Я впервые чувствую себя безопасно рядом с охотником. Знаешь, это непривычные ощущения. Не думал, что ты действительно захочешь увидеть меня живым, — Пауль слабо улыбнулся. Улыбка больно кольнула в душу. Чары будто бы усилились, мне стало очень стыдно за свои помыслы. Но в глубине души сидело осознание того, что все так, как и должно быть. Ведь Пауль изуродовал мою жизнь, заставил усомниться в ценностях и бросить охоту. Это все он. И даже если из-за наваждения я буду рыдать перед убийством — плевать. Даже если в итоге выдам ему свои планы. Это будет уже не важно. Он ничего не сможет изменить, я все продумал. — Как поживает твое гнездо? — затрагивать более личные темы я опасался из-за непредсказуемости реакции. — Пустует, Дин. К огромному несчастью, около месяца назад почти всех его обитателей обезглавили. Чертовы охотники, мы ведь не убили ни единого человека за все время нахождения там! — он тяжело вздохнул. — Только давай без натянутых сожалений, я знаю, что ты ненавидишь нас. Можешь не утруждаться. Теперь пришел мой черед помрачнеть. Конечно же Пауль был прав. Однако его сожаление и боль передались мне. Он потерял семью. Самое дорогое, что может быть у любого существа. И утрата этой ценности невосполнима. Она прожигает душу и отбивает желание жить. А он живет. Даже пришел к человеку, к которому испытывает чувства, зная, что тот истребляет его сородичей. Но все равно… Чувствует. Ненавидит моих коллег, но не меня. — Я не ненавижу тебя. Ты — не все, черт побери! — я ополовинил свой бокал, чтобы сдержать минутную слабость в виде слез. Пауль дернулся как от удара. Взгляд изменился, потеплел. Он поверил в то, что я сказал. Поверил, что тут ему рады. Мне на долю секунды стало смешно от его реакции, но лицо не исказила улыбка. Вампир, трахающийся с охотником, живущий с ним в отношениях — плод его больной фантазии и только. Я никогда не опущусь до чувств к мужчине. Это мерзко. Неестественно. А я не такой. Пауль передвинул свой стул ближе к моему. Я инстинктивно захотел отодвинуться, но не решился. Какое-то время мы молча потягивали ром, изредка закусывая. Разговор не клеился, обстановка накалялась. Видимо, вопрос про гнездо был лишним. Но ведь я не мог знать о том, что произошла трагедия! А теперь из-за случившегося мы просидим в тишине весь чертов вечер. — Я люблю тебя, охотник, — еле слышно прошептал Пауль и посмотрел мне в глаза. Эта фраза током прошлась по моему телу. Люблю. Одно из самых частых слов в его письмах. Одно из самых мерзких чувств, которые один мужчина может испытывать к другому. Братская любовь — это другое. Как и отцовская, и дружеская. Подобная любовь не подразумевает секса. Поцелуев. Совместной жизни с вышеперечисленными процессами. Любовь Пауля — это отвратительно. Я не такой, как он. Просто под воздействием чар могло показаться иначе. И это не моя вина! Вампир сам решил приворожить меня. Пауль не отводил взгляд. Я чувствовал — он ждет ответа. Реакции. И что если вдруг она будет неправильной — он уйдет. И никто не сможет его остановить. Мне было мерзко от фразы, которую я должен произнести сейчас. Но иначе Пауль останется в живых. А может даже совратит меня или убьет. Допускать такое нельзя. Просто… Просто нужно потерпеть. Как в тот вечер. Сыграть педика для достижения желаемого. Роль — не отражение действительности. — И я тебя, вампир… — в горле пересохло от волнения. Пауль впился в мои губы своими молниеносно. Словно взаимность была сигналом к наступлению. Я оцепенел от неожиданности и даже не стал его отталкивать. Поцелуй был грубоватым и напористым. Удивительно, но рвотный рефлекс не появился. Я был пьян, не в хлам, конечно, но и этого было достаточно для отключения отвращения. Но точно ли алкоголь был тому причиной? Спустя какое-то время я решил попробовать отзеркалить движения Пауля. Просто ради интереса. Внутри тут же запорхали возродившиеся бабочки, а вампир, осмелев, спустился поцелуями к шее. Я закусил губу, чтобы сдержать стон. Этот гаденыш намеренно хотел вывести меня на эмоции, но своего он не получит. В паху стало дискомфортно. Чертов Пауль! Он продолжал целовать меня в шею, изредка покусывая. Кожа при этом оставалась целой, ведь его целью была не кровь. Мозг кипел от нарастающего возбуждения, хотелось от него избавиться. Я вспомнил свою утреннюю фантазию, но тут же ее отогнал. И сразу почувствовал… Разочарование? — Скажи мне, Дин, чего ты хочешь сейчас? — он оторвался от моей шеи. — Я н-не знаю, честно — выдохнул я. Убить. Боже, как же я хочу тебя убить. Ты вселяешь в мою голову ужасные мысли, очаровываешь своим поведением и заставляешь неистово хотеть секса. Грубого, противоестественного секса. И, что самое страшно, влюбляешь в себя. Да мне об этом даже думать страшно! Признавать открыто — тем более. Треклятый Пауль, встретил же тебя на свою голову и вот чем все обернулось. Никого в своей жизни я так сильно не хотел… И убить, и трахнуть. Пауль резко провел по моему паху рукой и тут уже сложно было сдержаться. Я застонал и, притянув его к себе, поцеловал. Плевать. Да, это все чары и вампир добился своего. Но я осознаю, что творю. И в любой момент смогу остановиться. Перестать чувствовать. Сейчас же я хочу всего этого, одержим этим мерзавцем. От него так пахнет, он сам по себе невероятен. Поэтому я продолжу целовать. Это очень сыграет мне на руку и поможет чуть снять возбуждение. Он не сопротивлялся моим поцелуям, отвечал на них. И продолжал, сука, продолжал наглаживать мне член через джинсы. Это было самой настоящей пыткой, но попросить о большем я не мог — перебор. Я стонал прямо ему в рот, не прерывая поцелуй. Волны наслаждения и возбуждения захлестнули с головой, а опьянение раскрывалось по-новому. Меня пьянил Пауль, воздействие рома почти не ощущалось. Хотелось забыться в этом поцелуе, раствориться в нем с головой. Я знаю, о чем ты точно забыл, чертов охотник. О том, что каждая чертова мысль слышна мне. Поэтому, пожалуй, ворвусь в твой мозг с напоминанием об этом.