Натюр морт

Пригород Чикаго, 2004 год Дом, милый дом… Когда-то эту фразу модно было вышивать, вставлять в рамку и вешать в гостиной. У нас в коллекции: ни в фамильном гнезде, ни в моей квартире — такого раритета нет. Тем не менее, для меня это не просто слова. Да, у суровой и не всегда принципиальной Вик Макферсон есть ценности. Семейные. И главная из них — просторный дом в пригороде Чикаго, где она росла под присмотром дедушки с бабушкой и отца с матерью. Слава Богу, что папа пригласил меня сюда. Он чувствует такие вещи, всегда знает, что мне нужно. А сейчас мне нужно расслабиться и забыться. Смыть с себя смерть, выпить какао и заснуть в месте, наполненном приятными воспоминаниями. Ричард, конечно, окончательно расстроится, бедный малыш. Он планировал поднять мой культурный уровень, а уж я-то знаю, как это неприятно, когда ты строишь планы, а потом все идет наперекосяк. Остается надеяться, что он проявит чуточку понимания: у меня тоже были планы. И у Синтии Вудс тоже. Многие, и не без оснований, считают, что наш дом похож на церковь. Все дело в огромных окнах с витражами. Свое совсем не рокфеллеровское, но довольно-таки приличное состояние дед сколотил, работая частным детективом, поставив крест на карьере художника, но творческая натура все же иногда брала свое. Витражи из этой области. А вот элегантное внутреннее оформление: дорогая мебель, расписные потолки, стильные мелочи — бабушкина заслуга. Правда, родители несколько его подкорректировали. Точнее, слегка осовременили: аппаратура, бытовая техника, джакузи. Мой же дизайнерский вклад заключается в том, что свое пристрастие к лофт-стилю я реализовала в собственном жилище, оставив винтажные родные пенаты нетронутыми и получив взамен потрясающую возможность каждый раз, приезжая к отцу, возвращаться в детство, рассекая по комнатам в смешных тапочках-зайчиках. Папа – само внимание. Я могу сколько угодно намекать, что повзрослела, он все пропустит мимо ушей. Ложка сарказма в бочке сентиментальности. Переобувшись в небольшой прихожей, я прошла в гостиную, большую часть которой занимал бильярдный стол. Лет сто к нему не подходила. Наверное, соберусь сыграть — опозорюсь. Закрытая дверь прямо за ним вела в столовую. Обедать для меня там всегда было сущей мукой: садясь на один из стульев столового гарнитура, я никак не могла отделаться от ощущения, что не ем, а управляю небольшим государством. Каждый раз надеюсь, что папа сменит их на что-то менее пафосное, и каждый раз обламываюсь. Кстати, к моей фотографии, стоящей на буфете, это тоже относится. На снимках у меня всегда дебильный вид, но на той, что папа выбрал в качестве интерьерного акцента для комнаты приема пищи, особенно. Приоткрытая дверь рядом давала возможность заглянуть в кухню, огромный стол в которой был уставлен пакетами, мисками и бутылками. Кажется, папа пытается на что-то намекнуть. Через третью дверь из столовой можно было попасть в зимний сад. Истинным его украшением являлись не редчайшие растения, а уже упомянутое джакузи и бар, на которые у меня были большие планы. Стопка ледяной водки… Потом бокал хорошего красного вина… Кьянти классико! Мольто бэнэ!.. И все это лежа в гидромассажной ванне… Как по мне, отличное сочетание. Но сначала — главное. — Привет, пап! — я с удовольствием реализовала еще одну возможность почувствовать себя маленькой девочкой, повиснув на шее вышедшего мне навстречу отца. — Привет, малышка! — ответил Патрик Макферсон, обнимая меня в ответ, после чего с неприкрытым интересом уставился на сверток в моей руке. — Ты уверен, что хочешь получить именно этот подарок? — на всякий случай еще раз уточнила я, прекрасно зная, что услышу в ответ: — Да-да-да! — Прошу! — я протянула отцу пакет, и он тут же зашелестел оберточной бумагой. И кто из нас тут ребенок? — Спасибо, доченька! — если бы кто-то видел сейчас окружного прокурора Чикаго, то решил бы, что обознался: блаженство на лице, в глазах восторг, дрожь предвкушения в пальцах. — Ты знаешь, как я люблю эти штуки! — тут папа с невероятным усилием оторвался от очередной, самой крутой на данный момент, шкатулки с секретом и протянул мне маленький пакет. — А это тебе. Я с нескрываемым любопытством заглянула внутрь и радостно воскликнула, обнаружив на дне нитку с бусинами в форме карточных мастей: — Ожерелье бабушки! Где ты его нашел? Я думала, оно пропало! — Нашел, когда убирался на чердаке, — ответил отец. — Оно лежало в дедушкином сундуке. Тебе, пожалуй, тоже стоит туда заглянуть. Такая ностальгия… — Загляну… — пообещала я. — Спасибо за подарок, пап. — Я знал, что тебе понравится, — задумчиво улыбнулся отец. — Помнишь истории, которые он нам рассказывал? Я больше всего обожал про Париж и голову Бафомета. Там столько мистики. Париж тридцатых годов прошлого столетия… Темноволосая красавица с томным взглядом и чувственными губами просит Гаса Макферсона, отошедшего от дел частного сыщика из Нью-Йорка, взяться за расследование трагической гибели своей сестры и ее мужа: тела несчастных были найдены в одном из фешенебельных отелей обезглавленными. Девушка не верит в компетентность полиции и слезно умоляет бывалого детектива не отказать ей в просьбе… А твоя любимая была про Лондон и очередного подражателя Джеку-Потрошителю, если я не ошибаюсь. — Да, — кивнула я, припоминая. — Романтическая и таинственная. Богач-преступник со связями… Несправедливо обвиненный хирург… Честный полицейский, пострадавший за стремление раскрыть правду… Но была одна история, которую он мне так и не рассказал. Та, в которой он встретил бабушку… Он всегда отказывался об этом говорить… Я помню, что оба они были очень милые… И что бабушка даже в своем возрасте была настоящей красавицей... Но было в них что-то странное… Какая-то грусть… Разве это было плохое воспоминание? Или я слишком долго занимаюсь созданием психологических портретов? — Уверен, что нет, тыковка, — папа вздохнул. — Наверное, он просто не мог об этом говорить… Мне кажется, дедушка в то же время, когда встретил бабушку, потерял кого-то очень дорогого, и ему было больно вспоминать. — А где он встретил бабушку? — кто-то скажет: своевременный вопрос. Но дед, действительно, категорически отказывался говорить на эту тему, а потом, после его смерти, как-то не было повода его задать. — В Праге, насколько я знаю, — ответ папы прозвучал неуверенно, подтверждая, что дедушка Густав и с сыном не особо распространялся на этот счет. — Кстати о бабушке… Сможешь испечь ее фирменное праздничное печенье? Ну, пожалуйста… Его не очень долго готовить… — Так и знала… — протянула я, вспоминая кухонный натюрморт. Вообще-то я тот еще повар, но отказать отцу. Да еще в праздник… — Конечно, я испеку… Но сначала загляну на чердак за своей порцией приятных воспоминаний. Может, найду там свою «памятную коробку», — и тут я кое-что вспомнила. — Да, пап… А ты знаешь, как открыть дедушкин сундук? — Да, но тебе не скажу, — любитель головоломок, папа не уставал и других, меня — в первую очередь, записывать в свой клуб. — Только одна подсказка: сегодня ты получила все, что тебе понадобится. — Понятно, — ничуть не удивившись, ответила я и, прихватив зонт в качестве зацепа, чтобы открыть люк на чердак, направилась на второй этаж. Двери второго этажа вели в гостевые, бывшую дедушкину и бабушкину комнату, кабинет отца, родительскую спальню и мою детскую. Если первый этаж украшали полотна всемирно известных художников, копии и оригиналы, стены второго были отданы на откуп деду. И поскольку он пробовал себя в разных стилях, картины тоже были разные. От написанных в реалистичной манере огромных тигриных глаз, которые мне почему-то не нравились, вызывая тревожное ощущение, до абстракции на столь любимую отцом парижскую тему, представляющей собой чью-то жуткую голову. Это была одна из ранних картин Гаса Макферсона, датированная 1927 годом. Ее папа, естественно, повесил у себя в кабинете. Что касается моей комнаты, то здесь тоже ничего не изменилось с того момента, как я ее покинула, шагнув во взрослую жизнь — розовое великолепие с белыми овечками и радужными единорожками. Не соответствующее моему нынешнему образу от слова «совсем». Но в детстве я была от нее в восторге: и от обоев в розовую полоску, и от коврика-пазла у кровати, и от всех многочисленных игрушек. Особенно от медвежонка, по-прежнему обитающего на белой, как и вся остальная мебель, кровати с лоскутным покрывалом. Люк на чердак находился тут, в потолке крохотной кладовки. Я подцепила его зонтом и вскарабкалась наверх по опустившейся лестнице, очутившись в мире сломанных и древних вещей, которые по той или иной причине жалко выбросить. Но были там и вещи, с которыми было жалко расстаться. Дедушкин сундук тут шел первым номером и занимал главное место — под маленьким чердачным окошком, так что найти его было легко. Открыть — трудно. В перспективе я не впервые загляну в дедов сундук, но раньше я имела дело, спасибо родителям, с уже открытым ящиком. Теперь же мне предстояло открыть его самостоятельно. Так в чем же сложность? Вещи Густава Макферсона надежно защищал кодовый замок, набирать на котором предстояло не цифры, а определенную последовательность карточных мастей. — Хм… — глубокомысленно выдала я и потянулась за сегодняшним рождественским подарком от папы. Ведь все, что мне надо, у меня есть. Так и оказалось. Бабушкино ожерелье было ключом к дедушкиным сокровищам. Правда, для него это были вещи из повседневной жизни, а вот для меня… Может быть именно то, что в детстве я часто примеряла дедушкину шляпу, повлияло на мое желание последовать, в некотором роде, семейной традиции и стать агентом ФБР? Кстати, первым делом я сделала именно это — надела старый дедушкин фетровый трильби. Или федору? Кто бы тут разбирался в нюансах мужской моды. Следующим шагом возвращения в прошлое стала бабушкина фотография. Моя любимая. Папа говорит, что я — точная копия бабушки. И, судя по этой фотографии, так оно и есть. Далее шел ворох бабушкиных платьев, мелочи, необходимые красоткам начала и середины прошлого века, дедушкин плащ… и старая записная книжка. Если остальные вещи я более-менее помнила, то о ее существовании забыла напрочь. Что ж, еще одна история расследования частного сыщика Густава Макферсона — отличный способ скоротать рождественский вечер. Я нетерпеливо открыла томик с потрепанными, исписанными мелким убористым почерком листками и прочитала первую фразу: — Со времени странных событий в Париже прошло два года. Я решил, что мне лучше покинуть город и переехать сюда, в Прагу…