О правиле двенадцать, шёпоте и приятном времяпрепровождении

Квартира встретила Франку какой-то странной тишиной. На первый взгляд всё было в порядке: никакого погрома или хаоса, никаких разбросанных вещей и вскрытых ящиков. Однако у Штольц всё равно гнездилось в груди неприятное подозрение, что здесь кто-то был. Франка осторожно, стараясь не издавать никаких звуков, прошла дальше в квартиру, внимательно озираясь по сторонам. Все предметы стояли на местах, словно застыв в ожидании чего-то, а от стен веяло холодом, хотя отопление уже работало. Фотографии. Чёртовы фотографии. Раньше их не было на кофейном столике, Штольц чётко помнила, как убрала их год назад, спрятала в альбомы, чтобы они не мозолили глаза. Но теперь они были здесь. Все фотографии были с соревнований: на каждой из них Франка стояла с букетом в руках и золотой медалью на шее. Впрочем, её юное осунувшееся лицо плохо опознавалось под толстым слоем косметики, а длинные волосы, убранные в вычурную, залаченную до каменного состояния причёску, и вовсе смотрелись искусственно, как будто Штольц просто натянула чей-то парик на голову. Франка невольно поёжилась от нахлынувших воспоминаний. Но тут её взгляд зацепило другое – кто-то явно выбрал эти фото неслучайно. Это были единственные три фотографии из альбомов, где Штольц стояла с одним и тем же партнёром. Его светлые ледяные глаза пронзительно смотрели из-под низко расположенных густых бровей, а его губы были растянуты в тонкой, дежурной улыбке. Никто кроме него на фотографиях не смотрел в камеру, и Франке стало не по себе от этого – он словно наблюдал за ней из прошлого. Штольц решительно собрала все три фотографии (взломщик даже нашёл рамки для них) и отнесла в свою спальню, где запихнула их в прикроватную тумбочку. Однако её беспокойство только продолжало нарастать. Она бы не так нервничала, если бы её квартиру просто ограбили. Да она чувствовала бы себя спокойнее, даже если бы здесь всё разнесли в мелкие щепки. Лёгкие словно схлопнулись, отказавшись усваивать кислород. Если бы у Франки был ингалятор, она точно сейчас потянулась бы к нему. Вместо этого она крепко вдавила ладонь в грудь, дыша мелко-мелко, почти одной только ключицей. Окна, за которыми неспешно текла ночь, вдруг стали казаться стенками аквариума, выставляющего всех своих обитателей на обозрение всем и каждому. У Штольц начала кружиться голова. Он не мог узнать, где она живёт, нет. Мог бы, если она осталась бы Фаиной, но ведь Фаина уже в прошлом. Теперь она Франка, Франка Штольц, которая не имеет никакого отношения к нему. Полумрак в квартире внезапно стал слишком материальным – он стал густым нечто, обволакивающим и удушающим. Словно вся грязь из прошлого решила просочиться в этот морозный январский вечер и накрыть Франку, как тяжёлое одеяло, не давая выбраться наружу, на холодный, отрезвляющий воздух. Перед глазами стояла эта его проклятая победная улыбка. Слишком ядовитая, чтобы быть приятной, но слишком блёклая, чтобы быть опасной. И голос, его насыщенный, забивающий уши словно плотная вата голос, который задавал один и тот же вопрос. Вопрос, на который Штольц не хотела отвечать, вопрос, которому лучше было не срываться с его губ никогда, но который он неизменно произносил. «Ты всё ещё моя?» Спустя два часа и стакан джина Франка немного успокоилась. Её всё ещё немного потряхивало, а её пальцы всё ещё суетливо мусолили воротник рубашки, но сейчас Штольц хотя бы свободно дышалось, да и туман в голове начал проясняться. Ей отчаянно захотелось позвонить Тони. Может, если он приедет, квартира перестанет ощущаться чужой? Да, когда он уедет, это ощущение вернётся, зато Франка хотя бы сможет спокойно уснуть. Но ДиНоззо точно начнёт расспрашивать, в чём дело. А Штольц вряд ли найдёт в себе силы рассказать. К тому же, ему не нужно этого знать – это путаная, долгая, неприятная история, в которой даже самой Франке не очень понятно, где правда, а где – домыслы. У Тони и без этого хватает забот, а так он начнёт переживать ещё и за неё. Штольц всё-таки лелеяла надежду, что фотографии – это просто прощальный жест, и после смены замков она вернётся к своей обычной жизни, без всего этого дурацкого прошлого. Однако Франку не покидало ощущение, что всё не может быть так просто, и ей надо бы хоть немного насторожиться. Поэтому она пролистала список контактов, пока не остановилась на имени МакГи. Её большой палец завис над кнопкой вызова. Штольц могла ошибаться, и наверняка существовала какая-то вероятность, что она просто забыла, что выставила эти фотографии на стол. Франка набрала номер, нервно вслушиваясь в гудки в телефоне. «Алло?» - сонно раздалось в трубке. - Тим, прости, если разбудила, но у меня есть просьба, - напряжённо начала Штольц, - Это разговор не для офиса. «Что случилось?» - взволнованно поинтересовался МакГи уже намного более бодрым голосом. - Мне нужно будет выяснить, не въезжал ли человек недавно на территорию Штатов, - объяснила Франка, постукивая пальцами по своей коленке, - Но об этом не должен знать никто, кроме Гиббса – ни Зива, ни Эбби, ни Даки, ни… Тони, - на имени ДиНоззо её голос дрогнул, и в итоге оно получилось каким-то смазанным и тихим. «Тебе кто-то угрожает?» - уточнил Тим, поднимаясь с кровати, если судить по шуму на заднем фоне, - «Может, нужно дать тебе укрытие, как для свидетельницы? Уверен, у нас есть свободные места». - Не надо, не хочу привлекать к себе внимание, - торопливо возразила Штольц, - Просто не хотела бы столкнуться с этим человеком. «Хорошо», - в трубке послышался шелест бумаги, - «Говори имя, я проверю». - Юрий Князев, - решительно отчеканила Франка, - Родился в 1977, в Ленинграде. «Записал», - лаконично сообщил МакГи, - «Завтра попробую узнать что-нибудь о его местонахождении». - Спасибо, - с облегчением поблагодарила его Штольц, - Прости ещё раз, что разбудила. «Ничего страшного», - тепло заверил её Тим, - «У нас принято помогать коллегам». Его рука крепко сжимает её волосы. Холодные глаза смотрят с ревностью и разочарованием. Боль ярко пульсирует в скальпе, и Фаина невольно жмурится. Она не убегает, даже не пытается – знает, что это бесполезно. Он догонит. Догонит и начнёт заново. - Какого черта ты строила глазки Коле? – шипит он, закручивая мягкие пряди в кулаке ещё сильнее, - Может, хочешь, чтобы он был твоим партнёром? - Нет, - цедит сквозь зубы Фая, - Отпусти. Она не представляет, почему у неё до сих пор такие хорошие волосы. Их травят лаком и различными гелями, наматывают на кулак до упора, иногда вырывают… Но они всё равно остаются такими же красивыми, как и всегда. - Ты не ответила, - упрекает он, - Почему из тебя всегда приходится всё тянуть клещами? - Я просто посмеялась над его шуткой, - оправдывается Фаина, - Она была смешной. - Она была про меня! – ревёт он, резко прикладывая её об стену, - Он оскорбил меня, а ты его поддержала! В голову ударяет новая вспышка боли, и Фая со всей силы закусывает нижнюю губу, чтобы не закричать. Рот наполняется знакомым металлическим привкусом. - Неблагодарная, - раздражённо продолжает он, - Твоё место – под моим крылом. Никто, слышишь, никто больше не позаботится о тебе так как я. - Я знаю, - умоляюще сипит Фаина, царапая короткими ногтями по стене, к которой она прижата, - Отпусти, нам завтра рано вставать. Он молча разглядывает её, не разжимая кулака. В мягком свете прикроватного светильника его бицепсы приобретают более чёткие очертания. Они небольшие, но крепкие, и он легко может свернуть Фае шею, если захочет. Фаина бросает быстрый взгляд на часы на тумбочке. Уже час ночи: мама точно уже спит, а брат, напротив, ещё не ложится. Он наверняка засиживается из-за того, что готовится к очередному школьному дню. Фая обычно старается не думать о доме. Но сейчас образы всплывают один за одним, и она чувствует, как по её щеке начинает скользить слеза. Фаине очень хочется домой, подальше от этих соревнований. Они проигрывают, он злится и поэтому цепляется к каждой мелочи. Фая понимает его и сочувствует ему, но её голова уже второй день раскалывается от его наказаний за то, что раньше он не счёл бы даже крохотным проступком. - Прости, - устало извиняется она, - Ты прав, я не должна была смеяться. Это задело тебя, я понимаю. Прости, что не подумала. - Хорошо, - неудовлетворенно отвечает он, - Ты ведь всё ещё моя?.. Франка резко подскочила на кровати. Она была вся в холодном поту, а на её ладонях проступили багровые полумесяцы – следы впившихся ногтей. Сердце билось так сильно, что казалось, что ещё секунда – и оно пробьёт грудную клетку. Штольц очень хотелось, чтобы всё увиденное было просто кошмаром, больной фантазией, страшной выдумкой перенервничавшего мозга. Но это было воспоминание. Грёбанное воспоминание.