Цветик

Комнаты вновь заполнены камерами, которые так стали мозолить глаза за время, проведённое здесь. Есения уже, кажется, запомнила каждую деталь на этих злосчастных аппаратах, которые всё никак не отпускали бедных пацанок. В очередной день шли очередные съёмки очередного испытания, где уставшие девочки вновь должны были работать на объектив с целью измениться. Президентская неделя подходила к концу, и совсем скоро ученицы получат имя той, кто возьмёт на себя титул «Главной» в их нескромном доме. Вечеринка в честь окончания недели проходила в душном подвале, где съёмки шли уже больше трёх часов. Заскучавшая от визгов девочек Еся сидела на кожаном диване, аккуратно помешивая трубочкой игристое шампанское в стеклянном фужере. Одноклассницы шумно пели песни и разговаривали ни о чем, пока уставшая Есения уже собиралась уйти наверх, сославшись на плохое самочувствие, подводящее уже который день. Девчонка устала. Устала от вечных включенных камер, когда хотелось убежать и спрятаться под стол, как в детстве от больного широченного ремня, который норовил оставить на нежной коже пару больных синяков. Устала от испытаний, больше начинавших походить на дешёвое шоу, смотреть которое уже становилось тошно. Устала от неудобной формы синеватого оттенка: рубашки, которая вечно топорщилась; пиджака, на коем оставались мелкие дырки от броши серебристого цвета. Улыбка появлялась на юношеском лице всё реже, и причинами её становились моменты, проведённые только вместе со Светой. Токарова вообще стала для неё последним лучиком, который горел в этом гиблом месте. Не будь здесь блондинки, Есения бы, скорее всего, сбежала одной тёмной ночью, как это сделала неделями назад их бывшая одноклассница. Речь, конечно же, шла о суровой Миле Грац, в свое присутствие держащая учениц школы в страхе. Но если раньше Еся крутила пальцем у виска, приговаривая, что Грац ненормальная, то сейчас откровенно говоря завидовала девушке, гуляющей на свободе от надоедливых камер и строгого режима. Оставаться больше в школе не хотелось, но редактора на её искренние просьбы покинуть злосчастный дом в один из выгонов только разводили руками, уговаривая «немного потерпеть». Однако это «немного» уже длилось даже больше. — Ты чего такая невесёлая сидишь? — К девушке подсела Света, вызвав на лице мягкую и скорее натянутую улыбку. Растрёпанные волосы смешно топорщились из кепки, подаренной ей от Романовой. — Устала просто, — Отмахнулась она, не желая перегружать возлюбленную своими проблемами. А после провела рукой по белёсой макушке, что так по-собственнически легла к ней на колени, ставшие её излюбленным местом. Токарова довольно прикрыла глаза от привычных ей прикосновений, не скрывая мягкой чеширской улыбочки. Чужие ноготки неторопливо перебирали короткие пшеничные прядки, которые ещё совсем недавно носили на себе розоватый оттенок. Шумные вопли развеселившихся парой бокалов одноклассниц пару совсем не беспокоили. Подвыпившая Сёмина двигалась в своих жарких танцах, маня своими незамысловатыми движениями остальных, какие лишь одобрительно аплодировали. Поцелуева переговаривалась с Мэри, сидя на соседнем от Есении диванчике. За последнее время девочки очень сблизились, чему Цветаева была рада. Даша в её глазах была действительно открытым человеком, который не заслуживал к себе столь пассивного негатива, какой ей пришлось пережить. Невдалеке от пары стояла и легендарная троица, которая за эту неделю каким-то невероятным образом успела восстановить доверительные отношения практически со всеми одноклассницами. Карина, изредка потягивающая из трубочки апельсиновый сок, вполуха слушала Адаменко. Рядом с ними находилась и наседка-мать в облике Веры Федоренко. С ними Цветаевой общий язык так сохранить и не удалось. — Тебе не кажется, что они уже обо всём догадались? — Что-то лепетала блондинка тихим голосом, один глаз всё ещё держа открытым. — Что? — Переспросила девушку Еся, отвлекаясь от разглядывания одноклассниц. Токарова только сладко зевнула, ладошкой прикрывая рот, — Ты о чём? — Я о том, что они уже давно могли догадаться про нас, — Поясняет, смотрит на возлюбленную Света, своей же рукой тянется к чужой шевелюре, чтобы слегка взлохматить её. Брюнетка и не сопротивляется, — Ну... О том, что мы... — Я поняла, — Лукавой улыбочкой одаряет её в ответ Еся, продолжая в кнопе блондинистой копошится. Официального объявления о начале их отношений озвучено не было никому, однако девочки это и не скрывали. Об этом не знала даже Романова, какая так неотрывно следила за парой влюбленных друзей. Несколько раз девушка даже успела обидеться на Токарову за то, что та не посвящает её в свои личные с Есей дела. От угроз и неожиданного: «Может я вам хочу свечку подержать?!», Маша со временем отстранилась, терпеливо дожидаясь ответа на свой вопрос. Однако локти кусать не перестала. — Мне даже как-то поебать, если честно, — Призналась Цветаева, наблюдая за преспокойным выражением лица, которое у Светы не сходило уже минуты две. Блондинка, раскинув руки в стороны, смиренно валялась на чужих коленях, — А ты сегодня не пьёшь? Токарова головой в стороны машет вместо ответа, но всё-таки находит силы на краткое «Нет». Еся бровки вздымает удивлённо. Зависимость, с которой блондинка так усердно боролась несколько месяцев, в последние недели постепенно отступать, уступая место чему-то более важному. Чему-то, что в жизни Светы теперь стало занимать главенствующие места. — Я удивлена. Приятно удивлена. Дело на самом деле было в том, что теперь на алкогольных вечеринках всё внимание девушки было уделено далеко не спиртному. — Мне стало легче сдерживать себя, — Поделилась Света, — Я пока ещё в ахуе небольшом. Цветаева от неё отставать и не собиралась. За всё время отношений девчонка превратилась из агрессивной и вспыльчивой ученицы в покладистую и сдержанную. От преподавателей слышались лишь похвала и комплименты, а Еся только молча их принимала, крепко сжимая тёплую чужую ладошку. — Эу, — К паре стремительной походкой приближалась мисс-неожиданность года, — Нет, вы посмотрите на них! Лобызаются тут засранцы, а мне даже в отношениях не признаются! Говнюки! — Недовольно воскликнула Романова, дёргая фужером, находящимся в руке. Сладкие брызги от золотистого шампанского тут же полетели в разные стороны, однако Машка на них даже не обратила внимания. — Ой, иди нахуй, — Как всегда в шуточной манере послала её Еся, а от Токаровой послышался лишь тяжёлый вздох и краткое «Ага..», после которого девчонка вновь затихла, закрыв глаза насовсем. Машка на такую «бурную» реакцию только усмехнулась, завалившись с другого бока, только уже на плечо несчастной Есе. — Ты мой хлеб не отбирай, — Недовольно заворчала Света на распластавшуюся подругу, какая закинув ногу на чужое, принадлежавшее Цветаевой бедро, нечаянно задела блондинку. — Поделишься. — Нихуя не поделюсь, — Сбросила Токарова ногу со своей девушки, крепче прижимая ту к себе, — Я жадная пиздец. — Я заметила так-то, — Еле произнесла Еся, грудь у которой сдавили чужие руки. По телу прошлись неловкие мурашки. Взглядов от проходящих мимо одноклассниц становилось всё больше, что начинало напрягать сильнее обычного. Долгий шёпот из дальних углов наседал на уши, — Свет... Токарова глазками быстро прошлась по любимой, невинно хлопая ими же. Внезапное напряжение её девушки было непонятно. Да Цветаева сама его объяснить не могла. — Пошли наверх? — Однако блондинка Есю расспрашивать не стала — хуже боялась девчонке сделать. Романова, всё время это лежавшая рядом, уже начинала вслушиваться в разговор двух, когда поняла, что подруги внезапно перешли на шёпот. — Чё эт вы там, а? — Подскочила она на тех, вновь упав на Есению. Веснушки на бледном лице у той нервно дрогнули, разбежавшись по щекам. От чрезмерного веселья приятельницы Цветаевой стало ещё хуже. — Пошли, — Игнорируя предыдущий ответ, обратилась к Токаровой брюнетка. Света кивнула понимающе, хватку ослабляя. И что-то кинув неуверенное Романовой, потянула девчушку в сторону выхода из душного и давящего подвала — к лестнице наверх. Машка лишь понимающе вздохнула, стараясь свою рвущуюся улыбку скрыть, только ямочки всё же проскочить успели. Давно она уже всё поняла. Поняла, да и счастлива была очень за двух друзей, которые всё же смогли найти друг к другу путь, какой хоть и был очень тернистым, однако с хорошим и поучительным концом. В какой-то мере Романова даже чувствовала и свою заслугу: если бы не она, то навряд ли подруги смогли бы принять свои чувства и, наконец, признаться в них друг другу, подарив тепло и всю свою искреннюю любовь, которую так тщетно скрывали все эти месяцы. Поэтому сейчас, наблюдая за одноклассницами, убегающими от наскучивших съёмок, Маша только тихонько хихикала, неподдельно смущаясь от вида счастливых улыбок на юных лицах. — Заходи, — Света шаг делает назад, чтобы девушка зашла, а потом и сама скрывается за дверьми высокими. Сквозняк нервный несёт из открытого окна: закрыть его кто-то перед выходом забыл. Спальня учениц мёрзнет противно, от чего и женское тело мурашками кроется. Еся по плечику чужому проводит, а затем и вовсе спешит согреться в руках любимой: за шею ту приобнимает, зарывается в объятия, что теплее любого солнца кажутся. Да Света ей сама солнце напоминала. — Я люблю тебя, — Шепчет. Тихо так, словно подслушать могут их. — Я тебя тоже люблю, — Цветаева долго думать не собирается. Те же слова произносит, а повторяет последнее уже беспредельно близко к губам, — Люблю. Припадает к ним же, сминает, руки чувствует, что сжимают её талию хрупкую так уверенно. Отставать от Токаровой не хочет — щёки румяные её на себя тянет, ближе девушку к себе прижимает, расстояния между ними оставлять не желая. Так трепетно, так нежно к девчушке относится; а та точно ваза хрустальная, на все движения её поддаётся послушно. Света и сама удивляется этому. Приятно ведь человека любимого целовать, особенно на трезвую голову. Сама дорожкой скользкой вниз ведёт, к шее, сама и выдыхает рвано. Есения с ума сводит её, творит внутри невероятное, лезет глубже, так бессовестно, так непорядочно. Так, как никогда и никому Света ещё не позволяла. Так, как никогда не напишут ни в одном романе сладком, который возьмут и прочитают перед сном, так и не познав вкуса неподдельной любви. А Света поняла. Поняла тогда. Понимает и сейчас, когда горячие руки её некрасиво лезут под рубашку, линии на коже бархатной рисуя несуразные. Света чувствует, как участок, где гуляли они недавно, гореть начинает страшно, словно от прикосновений девичьих ожоги остаются. Света любит. И любить будет тогда, когда Есения, склонившись над головой её несчастной, станет утешать возлюбленную после выгона Романовой. Стоя на коленках перед Токаровой, продолжит вытирать её слёзы, стекающие на пиджак синевы цвета. Сгорбившись сильно, позволит зарыться в кнопу свою густую, оставив в ней пару капель солёных. И пока Машка вещи в чемодан роняет, Есения ладошку чужую крепко сжимает, губы кусает, слыша всхлипы больные. Машу выгнали, нацепив на бедную девочку жалкий ярлык «изменилась», и забрали брошь у ученицы так же быстро, как и распрощались. Романовой, лишённой даже последнего слова, только лишь два слова связать оставалось, да выйти из съёмочно зала, еле сдерживая слёзы. За ней полетела и Токарова, следом — Еся. Для обеих решение преподавателей было больше, чем потрясением, ведь все три подруги были уверены в их дальнейшем нахождении на проекте. Сейчас же, одна изливалась горючими слезами, вторая поглаживала ту по голове, а третья собирала пустые баночки из душа, которые привозила ранее полными. За всё то время Машка промолвила только краткое «люблю вас», которое сейчас тяжёлым рёвом разбивалось о голые стены школы. — Пришло время попрощаться, — Промямлила она, уже пиная несчастный камушек под колесо машины в надеждах на то, что он сможет остановить её скорейший уезд. — Пришло... наверное, — Отвечает Еся. Кратко. Больно. Света рыдает в плечо, всхлипывая время от времени. Держится дрожащей ладошкой за Цветаеву, словно за последнюю верёвочку, что уберечь ещё может её от гнусной пропасти. А Еся крепче прижимает её: всё равно уже, что подумают другие, мысли сейчас не ими заняты были. Мысли заняты опечаленной девчушкой, что тихонько, едва слышно шепчет ей что-то... — Сеньк, а можно последний вопрос? — Спрашивает осторожно Романова после объятий с младшей. Говорящих оглушает звонкий, раздражительный такой сигнал от водителя. Пора торопиться. — Задавай конечно, — Стучит пальцем нервно по бедру, кидая взгляды косые на машину. Кажется, что мужчина сейчас насильно ученицу бывшую затащит в салон: взгляд у того недобрый. Да Машке всё равно. — Ответь ты уже, блять, честно, — Хрипит, откашливается, голос понижая до шёпота, — Вы встречаетесь? Брюнетка хлопает глазами растерянно: не такого ожидала совсем. Озирается на расстроенную Свету, что стоит в стороне, а затем вновь на подругу. Та глядит на неё с веским во взгляде интересом, который даже скрыть не пытается. Ямочки плутоватые красят щёки — тоже правду выяснить хотят. Сеня вздыхает тяжело, головой покачивая. — Да. Романова щурится, правду в глазах разглядеть пытаясь. Улыбка её шире становится, краше и лицо: девчонка, будто не уезжает вовсе из школы. Глядит на неё пару секунд долгих: ответ хочет придумать достойный. Наконец, полной груди воздуха набирает, смотрит оценивающе, руки на груди складывает... а затем: — Пизда. Дверку автомобильную открывает, Свету ближе к себе подзывая. Та повинуется, подходит, искорки печальные во взгляде спрятать желая. — Я всё уже давно про вас знаю, дуры ёбаные, — Начинает, Токарову за плечо подёргивая. Та слезинку грустную смахивает, подругу перебивать не желает, — Хочу, чтобы все хорошо у вас было. Берегите друг друга, любимые. Всё хорошо будет. Обнимается с каждой, по голове треплет приятно, пока те в шоке приятном находятся. Оставляет после себя только волосы взлохмаченные. Позже в салон садится просторный, ещё раз подмигивает одноклассницам, да только бывшим: броши она лишилась уже. Машет рукой напоследок, кричит невнятное «до скорой встречи», какое на камерах совсем неслышно будет никому. Поцелуи воздушные шлёт, которые своих получателей сразу смешат. Еся не знает почему. Еся не знает даже того, по какой причине Токарова так резко плакать перестала, улыбкой светлой сияв. Зубки её белые светились во тьме, освещаясь только лишь светом фар слепящих, а редкие смешки можно было услышать только если очень хорошо прислушаться. Цветаева улыбается. Одно только знает. Всё хорошо будет. *** Стоять на этом же крыльце через неделю, сжимать одной руке рыдающее тельце, а в другой — несчастный носовой платочек, что насквозь уже от слёз промок, было неожиданно. Ушла Цветаева вслед за Романовой. На следующем выгоне. На следующей неделе. Сняв очередную для преподавателей, но единственную для Есении брошь. Чемоданчик, брошенный на ступенях ещё часом ранее, быстро намокал, пропуская по гладкой поверхности мокрые дорожки: иссиня-чёрное, затянутое одним печальным облаком небо, плакало вместе с ними. Проводить в последний путь свою одноклассницу вышел весь дружеский состав, за исключением двух неприятных особ. Лаура Альбертовна вынесла вердикт, идентичный предыдущему: «Дальше готова идти самостоятельно...», с каким Есения долго боролась в своей голове и приняла ещё несколько недель назад, желая добиться скорейшей отправки домой. Однако сейчас, небрежно сминая в руках чужой платок и добившись, наконец, своего, Цветаева облегчения никакого не чувствовала. Наоборот — горечь от осознания произошедшего неприятно мучила её, растекаясь по шершавому языку обидными словами. Она уезжает. Уезжает, оставляя Свету совершенно одну. Кинув без поддержки, повиновавшись глупому и ребяческому желанию убежать. Становилось настоящей пыткой глядеть в пустые, лишенные всякой надежды родные глаза, которые просто потеряли свой прежний цвет. Радужка больше напоминала топкое болото, выбраться из которого шансов не было, а бледная кожа была схожа с девственно чистым листом: Токарова устала терять любимых людей. Девчонка не плачет уже. Рыдает. Стоило ли это того? — Я буду по тебе скучать... — От плача частого даже хрип кажется неестественным, словно наложенным. Света смотрит на неё красными от слёз глазами, разглядеть пытается каждую мелочь, которую раньше не замечала, — Я люблю тебя, Цветик. Хочется оставить, спрятать, убежать вместе с ней из этого места ненавистного. Блондинка хочет вновь в дом завести, обнять, зацеловать до посинения губ её чудных, прижать к себе до хруста рёбер девчачьих. Но глядит только на машину злосчастную, что вот-вот её девочку заберёт. Окна тонированные Свету пугать начинают, звук двигателя заведённого напоминает рык протяжный. — Мы совсем скоро встретимся, Свет, — Прижимает юницу ближе, вдыхает уже знакомый запах, сладкий такой. Хочет его в себя впитать, оставить, чтобы напоминал о любимой, — Совсем скоро финал. А я знаю, что ты туда попадёшь, — Подушечками пальцев вытирает дорожки солёные, что стекают вниз по подбородку, — Я тоже люблю тебя. Поцелуева рядом стоит. Глядит на пару, блеска в глазах не пропуская. Рада она за девчонок; рада за то, что чувства их искренни оказались. Пусть и отпускать подругу тяжёлым для неё испытанием кажется; пусть и машина злосчастная стоит, которая совсем скоро заберёт у них очередную девочку. Дашка радуется потому, что понимает: подруга справится вне стен школы. Она пойдёт дальше сама, пойдёт по своему пути. — Ну чё мать, — Начинает, ухмылку Цветаевой замечая, — До скорой встречи? — Руку протягивает, а Сеня хлопает по ней, подругу в объятия свои завлекая. — До скорой встречи, — Шепчет в ответ, не уверенная в том, что Поцелуева это услышать может, — Девки, я так вас люблю. — А я скучать буду, — Выкрикивает из толпы остальных Сёмина, скорее к подруге подбегая. Слёзки редкие смахивает с щёк, выдыхая тяжело, — Встретимся после проекта? — Ебать, спрашиваешь! — Есения Алину обнимает, тут же в лоб получая поцелуй мелкий, — Не реветь никому! Я запрещаю! Первым рейсом к тебе примчусь, Мах! — На маршрутке? — Интересуется Буслаева, Долиашвили ближе подпуская. Та глядит на Еську виновато, будто разрешения спрашивает на то, чтобы подойти. — Пешком! Маршрутки нынче дорогие, — Отшучивается, взгляд на Карину обращая. Та стоит, пуговицу от рубашки теребя неловко, а голова повернута. Тоже хочет попрощаться с подругой бывшей, да только вот навязываться не хочется особо. Вера решила дома остаться, носом только дёрнув на приглашение, а Диана увязалась за ней, причитая то, что выгон этот больше жизни своей ждала. От улыбки её ядовитой Долиашвили тошно становилось. Она долго из угла в угол металась: выйти не решалась ко всем. Да только вот желание победило девчонку, от того и стояла она сейчас, губы кусая больно. — Мне жаль... — Лепечет невнятно, слова подобрать стараясь, да только Еся перебивает её. — Мне тоже. Жизнь такая, — Как отрезает, взгляда своего не переводя. Сверлит оценивающе им, раздумывает над чем-то, морщинки под глазами светлые демонстрируя, — Пока, Карин, — Машет сначала ладошкой перед лицом, а затем, наплевав на всё, к себе притягивает ближе. Одноклассницы в кругу лыбятся стоят, а Еся сама не осознаёт, насколько скучала по кнопе этой лохматой. Обида за те слова больные всё ещё внутри протестует, да Цветаева только фыркает: пора отпустить её уже. Долиашвили светится стоит, точно лампочку внутри девочки зажгли яркую. Тянется ближе, смеётся ей в шею глупо, ребёнка напоминая радостного. Водитель сигналит несколько раз, а в ответ ему оскорбления чудаковатые сыпятся. Есения первая отстраняется, по макушке той в последний раз проводя. Оставляет Карину среди девочек, сама к Токаровой бежит, понимая, что времени у них не так много. Света стоит поодаль от них, взглядом уткнувшись в асфальт мокрый. Слёзы её солёные фарами освещает слепящими, от чего те словно золотом отливают. Среди волос прядки мокрые находятся: их дождик моросящий хорошенько припорошил. — Светик мой! — Сеня подбегает к девушке своей, от чего та на неё взор свой направляет, улыбнуться пытается, но безуспешно её попытки заканчиваются. Блондинка только носом шмыгает, очередной поток слез сдержать пытаясь. Еся в очередной раз ту целует в щёку мокрую, отставляя на ней бледный след помады бордовой. Он тут же намокать начинает, размазывается, пока Света эмоцию на лице сменить пытается. А Цветаевой этого и не надо. Она оставляет ещё один, затем ещё... На лбу, возле брови.. и, наконец, в губы алые целует, чувствуя с какой пылкостью девчушка отвечает ей. Так кротко языком по губе её нижней проводит, выдыхает в нее же, улыбку лёгкую пропуская. Чувствует тепло тела чужого, которое готово ей здесь отдаться, только бы не отпускать никогда. Токарова довольно мычит, ощущая на себе чужие изумлённые взгляды, а затем отстраняется, лбом к чужому соприкасаясь. — Я не хочу... — Головой машет, отдышаться пытаясь после ласк желанных. — Я тоже, — За плечо девчушки держится рукой дрожащей, — Но я люблю тебя. И у нас обязательно всё будет хорошо. — Я тоже люблю тебя. Света глазки прикрывает, последнюю слезу пуская. Наблюдает за возлюбленной, пока та в себя придти пытается. Наблюдает, пока та садится в машину чёрную, рукой ей напоследок махая. Наблюдает, пока скрывается автомобиль за воротами железными, увозя любимую её всё дальше. Мокрая дорожка высыхает медленно, когда обладательница её всё выглядывает тёмные локоны и мелкую ладошку девчушки, что кричит ей несвязные слова. Из них блондинка улавливает только слабое «всё хорошо будет».. И улыбается. Знает. Знает и надеется на встречу скорую. Знает и то, что в душе её, на самых ранних подкорках сознания цветёт ярым пламенем новое, ещё неизведанное девчушке чувство. Любовь. И предстоит ей ещё познать его, окунуться с головой, словно в омут и пройти свой жизненный путь вместе с ней. Вместе с её Цветиком.