when we all fall asleep (where do we go)

Призракам не нужен сон. Им вообще не нужен отдых. «Это к лучшему», — думает Эдвин, да и для чего призракам может понадобиться сон? Эдвин был очень благодарен за эту часть жизни призраков. Сон был окутан страхом, настоящим страхом, и для него это сопровождалось либо кошмарами, либо тем, что делало человека таким открытым и уязвимым для… ну. Он считал, что гораздо лучше было бродить по ночному Лондону, распутывая дело, или проводить долгие ночные часы за чтением в их тёмном маленьком кабинете, где Чарльз находился на расстоянии вытянутой руки, занимаясь перебиранием своего рюкзака и бесконечным подкалыванием Эдвина с этим дразнящим теплом в его голосе. Эдвина никогда не беспокоило то, как Чарльз поддразнивал его, и, возможно, это должно было стать первой подсказкой, которую Эдвин должен был заметить много лет назад. В любом случае, призракам не нужен сон. Призракам даже не нужно прилечь отдохнуть, что, по мнению Эдвина, иногда могло привести к некоторой растерянности. И сейчас был как раз тот случай. Они сидят в огромном грохочущем трансатлантическом лайнере в тихие ночные часы. Весь свет тусклый и янтарно-мягкий, пассажиры сонные и неподвижные, и даже обслуживающий персонал в униформе спрятался в своих каморках, устав и поснимав свою обувь на низком каблуке. Кристал и Дженни спят, бок о бок на своих узких сиденьях, согнувшись, как скобки, их руки соприкасаются, головы кивают друг другу. Чарльз, который продолжал беспрерывно болтать, пока Кристал наконец не погрузилась в утомлённую тишину, поворачивается и многозначительно ловит взгляд Эдвина. Эдвин и Чарльз исчезают за зеркальной поверхностью перевёрнутого мобильного телефона, и, честно говоря, Эдвину приходится отдать должное двадцать первому веку за такое удобство. Они возвращаются во внезапную тишину своего офиса в Лондоне. Резкое прекращение грохота реактивных двигателей сразу раздражает, пока Эдвин не погружается в привычную для себя комфортную атмосферу. Ночная Медсестра на время исчезла, предположительно для того, чтобы терроризировать другие заблудшие души, но есть вероятность, что она просто где-то хандрит. Они одни в их тесном привычном офисе. Он тускло освещён и пахнет книгами, пылью и чем-то, что может принадлежать только им: холодный речной туман от Чарльза и привкус крови и адского дыма от Эдвина. Странно снова оказаться здесь одним. Они так долго были вдвоём, что Эдвин не ожидал, что… ну, как быстро он привыкнет к компании: к Кристал, дерзкой и резкой, всегда готовой к драке, перемежающейся со всеми её моментами непредвиденной доброты; Нико, её милости и тихой храбрости; даже Дженни, которая до сих пор имеет склонность бросаться на них каждый раз, когда она оборачивается, не ожидая их увидеть. Она бы уже сломала нос Чарльзу, если бы Чарльз уже давно не был лишён шансов получить подобные травмы. «Его бы и это украсило», — думает Эдвин, прежде чем остановить себя. И его разум так запутан, и он всё ещё... ну, несмотря на все, что произошло, он все еще очень нервничает из-за того, что может сказать Чарльз теперь, когда они остались наедине. Поэтому, конечно, Чарльз ничего не говорит. Он смотрит на Эдвина своими задумчивыми тёмными глазами, а затем… снимает куртку. — Приятель, — очень тихо говорит Чарльз. — Иди сюда. Чарльз снимает куртку. Он скидывает с себя кроссовки, и один из них отскакивает от плинтуса и приземляется бесшумно. Чарльз настолько живой, настолько реален в этом моменте, что Эдвина до сих пор иногда пугает отсутствие звука и осознание того, что он мёртв, как и Эдвин. Эдвин колеблется, а затем Чарльз говорит: — Пожалуйста. — В тусклом свете его глаза широкие и темные. И какой у него вообще есть выбор в этой ситуации? Чарльз видел, как он рыдал, содрогался от ужаса. Он слышал самое худшее, что мог сказать ему Эдвин, и все равно прибежал с фонарём и бутылками со спиртом, которые Кристал назвала странным именем — коктейлем Молотова, и с его откровенно самоубийственной смелостью, таща Эдвина через ужас и тёмные бесконечные коридоры Ада, а затем вверх, снова вверх и наружу. В своей жизни и в своей гораздо более продолжительной загробной жизни у Эдвина никогда не было особых причин снимать одежду. Одежда всегда была его бронёй, даже когда другие мальчики кидались в него грязью или, как в случае с Саймоном, срывали части этой одежды с его тела. Саймон… и ох, мысль о нём вызывает такую острую боль, что Эдвин расстёгивает галстук, прежде чем осознаёт, что происходит. — Хороший мальчик, — говорит Чарльз всё ещё очень тихо. Он лёг на старый диван, поднимая после себя в воздух небольшие струйки порошкообразной пыли. Затем он снимает пиджак, бриджи, сапоги и носки, прежде чем он успевает подумать об этом слишком сильно, а затем он стоит босиком, в своих панталонах и майке, и Чарльз тянет его на диван рядом с ним, и не останавливается до тех пор, пока он не лежит вместе с ним, прижавшись спиной к груди Чарльза, в то время как колени Чарльза согнуты позади его собственных. Руки Чарльза обнимают его, а подбородок Чарльза лежит у него на плече. Издалека Эдвин может только восхищаться собственной храбростью. Всего несколько дней назад он и подумать не мог, что сделает что-то подобное. Но Ад даёт шанс взглянуть на вещи под другим углом. Он помнит блеск глаз Чарльза в гнилом болотном сиянии ужаса этого места. Он помнит, что сказал Чарльз на лестнице. — Я бы тоже отправился ради тебя ад, — говорит он тихо, почти не доверяя своему голосу. Хотя в каком-то смысле кажется, что этот разговор на лестнице происходил в другой жизни, что это был другой Эдвин, который не осознавал, что может просто сказать, что он чувствует, и довериться Чарльзу. Поверить, что тот выслушает его, несмотря на все ошибки и неудачи Эдвина, и отнесётся к этим словам с добротой, с той добротой, с которой он относился к Эдвину с самого начала и от которой никогда не отказывался, ни единого раза. Друг, который ради тебя спустился бы в ад. Друг, который мог бы превратить даже сам ад во что-то терпимое, если бы он тоже там был. Эдвин понимает, что на его глазах появляется влага, но на этот раз он не пытается сдержать это. Чарльз говорит: — Тсс, я знаю, приятель. Я знаю, что ты бы это сделал. И поскольку именно Чарльз является источником его смелости, Эдвин берёт одну из рук Чарльза. Сжимает его ладонь своей и очень осторожно прижимается губами к костяшкам пальцев Чарльза. Чарльз вздрагивает позади него и только крепче к нему прижимается. Он не отдёргивает руку. Призракам не нужен сон или отдых. Но Эдвин думает, что мог бы остаться здесь, пока солнце не начнёт подниматься и освещать углы их тихого маленького офиса, и они будут в порядке. Здесь с Чарльзом они будут в безопасности. Как странно, думает он, прожить всё это время, не осознавая чего-то столь фундаментального и истинного. — Я люблю тебя, приятель, — говорит Чарльз в пространство между шеей и плечом Эдвина. Эдвин будет держаться за эти слова. Эдвин может вернуться в ад с открытыми глазами, в одиночестве, держа эти слова в своём сердце. Но теперь он знает, что делать этого ему никогда не придётся.