Жизнь продолжается (но я скучаю по тебе)

       Напряжение осязаемо.       Они сидели уже пять минут в закусочной, выбранной Джинни, чтобы не идти в «Blue Farm». Джинни сказала, что это тихое место и Маркус понял, что она хотела избежать встреч со знакомыми. Они шли в строгом, вынужденном молчании от их квартала к этому месту: он постарался показать, что будет готов выслушать всё, что она собирается сказать, когда они доберутся до места назначения и в то же время держался отстранённо во время их пути, и это означало, что ей придётся постараться, чтобы смягчить его. Вообще, когда она пыталась разбить лёд, делая какие-то комментарии или примечая что-нибудь, он просто... Сохранял молчание. Так он показывал, что готов сидеть и выслушивать то, о чем она хотела поговорить, и о чем он имел очень смутное представление, но не собирается поддерживать пустую болтовню, и на второй попытке она это поняла, когда он вновь отказывался говорить без необходимости, а его лицо оставалось сосредоточенным и хмурым, тогда как сердце было готово выскочить из груди. Она, должно быть, уловила его настроение, и прошептав «спасибо», замолчала, старательно пытаясь подстроиться под его длинные шаги.        Сейчас он мог заметить, что Джинни нервничает. Её взгляд метался от него к официантке, принимающей их заказы, в то время как он не отводил своих глаз от вида за окном. Это место находилось за пределами хаоса, царящего в центре, и он был уверен, что это не станет выбором кого-то из их знакомых. Сам бы он не выбрал это место по любому другому случаю, но он видел, что Джинни не хотела быть замеченной, и Маркус догадался, она унесёт все свои секреты с собой, скрываясь. Он задумался, знал ли кто-то, что она здесь, снова в Уэлссбери, но не осмелился спросить. По большей части из-за того, что выбрал позицию молчания. Он ждал, пока она заговорит первая, чтобы наконец столкнуться с разговором, которого теперь, учитывая, что они пришли сюда, не избежать. Внутри же он был взбудоражен от того, что мог видеть её, сидящую прямо перед ним в слишком легком для погоды Уэлссбери джинсовом жакете, с отросшими ниже плеч волосами. И всё же он пытался держать лицо во время ожидания.        Когда подходит официантка, обращая внимание на себя, он прерывает свои наблюдения за полупустынной улицей и замечает, как Джинни неуверенно смотрит на него. Он поворачивается и видит перед собой полную тарелку картошки фри и две Колы, которые ставят на их стол с улыбкой. Он пытается улыбнуться в ответ, но не уверен, что у него получается как следует растянуть уголки губ, в то же время Джинни едва слышно бормочет «спасибо»       Когда они оказываются наедине, Маркус хватает свой напиток, даже не уверенный в том, испытывает ли жажду, но может он просто хочет чем-то себя занять, избегая начинать с картошки, которую они будут делить. Ему было всё равно на еду, когда они делали заказ, он просто согласился с предложением Джинни, и она могла бы предложить ему что угодно, и он всё равно бы согласился. – Ну, – начинает она, вновь не встречая реакции. Маркус видит нескольких человек, но никого из них не узнает, и после дополнительной проверки переводит взгляд на Джинни. Ощущение нестабильности потрясает. – Как ты?       Он выгибает бровь, и даже несмотря на то, что их разговор должен был начаться именно так: вежливо и всё такое, но нервозность заставляет его почти смеяться над этим. Он сдерживает нарастающий порыв, но сарказм всё равно вырывается прежде, чем он успевает подумать. – Я в порядке. Спасибо, что поинтересовалась. Надеюсь, твоё путешествие с моим байком прошло удачно.       На это Джинни вздыхает, словно заранее знала, что он так её подденет. И она не может винить его, поэтому выуживает полу-улыбку, обнадеживающую, дружелюбную, но встревоженную. – Я знаю, ты злишься. И это справедливо. Я не собираюсь...       Он закатывает глаза, и в данный момент именно Маркус тот, кто ожидал услышать нечто подобное, поэтому он кривится и перебивает её. – Я не злюсь. – Нет? – спрашивает она, и конечно же не верит ему. – Я знаю, я не должна была исчезать, не попрощавшись и не объяснив причину. Мне очень жаль.       Губы Маркуса сжимаются, и его рука стискивает Колу так сильно, словно он собирается сломать её. Он не может перестать думать о том, к чему всё идёт, и это его нервирует. – Я не мог даже остановить тебя. Я знаю. И в каком-то смысле так было легче. – Это не было легко.       – Я сказал легче. – его взор застывает на тарелке, наполненной картошкой, и избегает зрительного контакта с Джинни, которая свободно изучает его. Он может чувствовать это. – Для меня так и было. Мне не пришлось наблюдать, как ты уходишь, зная, что я никак не могу на это повлиять, поэтому мне было проще. Твоя мама пришла к нам домой с криком о том, что тебя и Остина нет, когда вы уже сбежали, поэтому мне даже не пришлось пытаться убедить тебя остаться. Ущерб уже был нанесён, – он пожимает плечами так, словно говорит о погоде, но Джинни видит, напряжение в его плечах и во всей позе. – Легче.       Теперь, когда Маркус, подталкиваемый своими немного резкими словами, поднимает взгляд, Джинни становится той, кто смотрит вниз.       Их еда остается нетронутой. – Мне правда жаль.       Он покачал головой. – Я просто надеюсь, что ты нашла то, что искала. Что это стоило всех переживаний. – Частично, – затем их взгляды примагничиваются, и сердце Маркуса тает от вида виноватого лица Джинни, от её нахмуренных бровей и поджатых губ. – Я не злюсь. Правда, – шепчет он, но она всё равно может слышать, и внезапно становится супер чуткой, сидит с распахнутыми глазами и сосредоточенным выражением. – Я просто... Не ожидал этого. Я столько раз думал, что ты можешь вернуться, но сейчас не знаю, что мне думать, – он указывает между ними. – Что это значит? Ты собираешься остаться? Или скоро уйдёшь? Где ты была последний год? И почему у меня чувство, что никто не знает, что ты здесь?       Как это ни парадоксально, брови Джинни нахмурились ещё больше, и Маркус уже было подумал, что она сейчас расплачется, когда она, подперев лицо руками, потёрла глаза. Когда она успокаивает себя, она вздыхает. – Ты первый, кто узнал, что я здесь, – девушка склоняет голову и строит гримасу, когда её глаза встречаются с Маркусом и он выглядит так, словно пытается распробовать это откровение на вкус. – Не считая Джо. Остин и я остановились у него, но скоро я должна буду сказать об этом маме, потому что он не сможет долго молчать. Он считает, что я уже должна была поговорить с ней, но я обещала ему, что правда пойду к ней после разговора с тобой.       Челюсть Маркуса сжимается, потому что, если бы Джинни в первую очередь пришла к нему – первее, чем к кому-либо, не считая Джо, он понимал, что не смог бы обеспечить её местом, в котором она могла бы остаться, потому что тогда бы все узнали, что она вернулась в город – и это должно что-то значить. Не так ли? – Где... Где ты была? Все эти месяцы? С твоим отцом? – Я была недалёко, - признаётся она, и он чувствует, словно способен слышать её мысли, то, как она обдумывает, и, вероятно, просчитывает, что и как сказать, заново проживая прошлый год. Он надеется, что всё было хотя бы в порядке. Затем она улыбается, и когда Маркус уже думает, что Джинни собирается избежать ответа или солгать, она говорит честным голосом. – Я и Остин были у семьи моей мамы. У её сестры и мамы. Ещё у неё есть отчим. Это не продлилось долго. Оказалось, что она не лгала мне, когда сказала, что они не были хорошими людьми. Но Остин не хотел расставаться с кузеном, поэтому мы остались на месяц или около того, после пары недель езды. Непросто разъезжать, когда ты шестнадцатилетняя чёрная вместе с белым ребенком. Люди выглядят подозрительно. – Что было дальше? – Мы поехали к моему отцу, - произнесла она так, словно это было нечто плохое, что, конечно, таковым не было, ибо Маркус знал, что Джинни любит своего отца. – Я не планировала это, потому что было очевидно, что она найдёт нас в тот же день, как мы позвонили в его дверь. Но это было безопасное место. Она пыталась вернуть нас назад, но в конце концов приняла, что мы этого не хотим. – Почему? – покачал головой он и внезапно ощутил себя чуть более комфортно, поэтому он оперся локтями на поверхность стола между ними. Она моргнула, и он вспомнил, как Джорджия уезжала на пару дней: он заметил, потому что они столкнулись на улице, и она натянуто улыбнулась ему, грустно, и в тоже время жалко. Он помнил, как сжался его желудок от того, как плохо она выглядела – хуже чем когда-либо мог видеть. Затем она уехала, а он остался там, на их напыщенной улице, глядя на дом, выглядящий до боли пустым. Он уехал прочь с улыбающимся лицом Джорджи перед глазами, улыбающимся так, словно она понимала, о чем он думает каждый раз, как его мысли уносят его к её дочери, и то, как он справляется с её исчезновением из его жизни – таким же неожиданным, как её появление – потому что, разумеется, как мать она понимала: всё-таки никто не мог страдать больше, чем она. – Неужели она действительно настолько плоха? Я имею в виду, у каждого есть проблемы с мамой, это естественно.       Джинни моргнула. – Она делала вещи, которые я не могу принять. И мне нужно время, чтобы разобраться, почему она делала это, и чтобы понять, в конце концов. Иногда нужен небольшой толчок, понимаешь?       Он не был уверен, что понимал. На самом деле, его мама столько раз его наказывала, что он уже и счёт потерял, и в конце концов это начало терять и всякий смысл. Но Маркус всё равно кивнул. – Джорджия правда была не в себе, когда ты сбежала. Она оставалась в нашем доме пару дней, думала, что ты сказала мне что-то. Мне пришлось убеждать её, что я ничего не знаю и даже моя мама прочла мне лекцию о том, как важно тебя найти.       Джинни кивнула. Один раз, потом ещё, когда она наконец схватила ломтик картошки и ела его очень медленно. Это выглядело как жест отчаяния. – Я очень сожалею обо всех проблемах, которые принесла. Надеюсь, ты сможешь простить меня. – Не уверен, что здесь есть, что прощать, - признал он, медленно и тихо. Попытался улыбнуться, но вышло слабо. – По крайней мере, не мне. Это был не лучший момент. Довольно тяжёлый, но я знал, что у тебя была причина. Какой бы она ни была. И мне просто нужно было научиться, ну, знаешь, избегать твоего окна. Когда говоришь об этом, звучит действительно жутко. Моя мама читала мне ещё одну лекцию о том, что я больше никогда не должен этого делать, и нужно уважать женщин и их личное пространство.       Джинни улыбнулась, её глаза неожиданно заслезились под светом помещения. – Это могло быть немного жутким в начале, но, знаешь, ты нравился мне и это потом мне тоже понравилось, ситуация с окном. Я скучала по этому, — она прочистила горло и сделала ободряющий вдох. – Я скучала по тебе.       Маркус хотел бы сказать, что он скучал тоже, но он поджал губы, потому что в его голове было слишком много вопросов и хаоса, с трудом подающегося управлению. Он качнул головой. – Я не стану говорить, если ты собираешься исчезнуть завтра. Потому что в последний раз, когда я сказал, что люблю тебя, ты сбежала. И... – он снова покачал головой. – Я не собираюсь заходить так далеко. Не хочу, чтобы сердце снова было разбито. – Я не хотела... – Мы не хотели многих вещей. – заверяет он и думает обо всей их истории, короткой, но тернистой, со всеми секретами и неправильными словами. Как когда он сказал всем, что они с Джинни были ошибкой: ни разу он не думал о них, как об ошибке, но, честно, он верил, что было правильно сказать так и помочь Джинни справиться с той ситуацией, когда наступил момент столкновения её друзей с правдой. Он думал, что если все остальные поверят, что их связь была ошибкой, что секс у них был случайным, возможно, ущерб был бы поправимым. Он на самом деле не был уверен, что Макс имела какую либо власть над Джинни или над ним, чтобы решать, с кем им следует спать, но он принял это для девушки, которую любил, для которой одобрение её друзей было важным, и сказал бы всё, что угодно. Возможно, они бы попробовали создать нечто новое однажды. Но произошли всё эти вещи, и, днём позже, он пытался исправить это, но Джинни уже была настроена уйти, и ему, в итоге, пришлось столкнуться с этим.       Он знал, что не был проблемой, не были проблемой и её «МАНГ» друзья, она могла остаться и бороться с этим. Но он слышал достаточно о Джорджии от Джинни, и это предполагало, что проблема была явно связана с семьей. Он не понимал этого и всё ещё не понимает, но отчего-то – среди всех смешанных чувств – он уважал её выбор. Или научился уважать. – Я знаю, что ты не имел в виду то, что сказал, – прерывает его мысли Джинни, и они оба думают о той ночи Sing Sing спектакля. – Будучи не в Уэлссбери, я боялась, что ты мог подумать, что я не поверила тебе, когда ты сказал мне, что не считал нас ошибкой. Я задавалась вопросом, поверил ли ты мне, когда я сказала, что всё в порядке, и я больше ничего не могла с этим сделать. – Я поверил, - убедил Маркус. – Не уверен, что мы смогли бы справиться со всей этой драмой, но я думал, что мы могли бы что-то придумать.       Джинни кивнула. – Я бы этого хотела. Но мне пришлось – по другими причинам – пришлось уехать, и ты не был частью проблемы. – Я знаю. – Что если... – начала она, затем посмотрела в окно на долгий момент. Когда она вновь взглянула на Маркуса, всё его внимание было приковано к ней. – Что если я останусь?       Он не знал, что она хотела от него услышать, потому что, конечно он хотел бы, чтобы она осталась, и она, разумеется, должна была это понимать, но он так же не хотел легко всё отпустить, всё для неё, чтобы снова быть оставленным позади. Их история определённо не была сладкой, с тайным сексом и всеми ошибками, которые он делал от начала и до конца, в переплетение со странными сигналами Джинни, со всеми перевзглядами и почти случившимися поцелуями, на которые она почти ответила, находясь в отношениях с Хантером, и он (отчасти) с Падмой. Сейчас напряжение возвращается, спускаясь по его позвоночнику, и он почти не замечает её руки, протянутой через стол ладонью вверх, словно приглашая взять её. Когда он вскидывает взгляд на её лицо, она выглядит так, словно ей требуется очень много храбрости, поэтому он действительно испытывает искушение положить свою руку на её, но ещё немного сопротивляется. – Это не я должен решать, Джинни, – медленно произносит он. Он сглотнул и она чуть прищурилась, внимательно слушая. – Ты хочешь остаться? – Я не спрашиваю твоего разрешения, и не прошу, чтобы ты принял решение за меня, Маркус, – объяснила она, словно напуганному ребёнку. – Я просто хочу знать, что бы ты почувствовал по этому поводу . Если я выберу остаться. Мне нужно много у кого попросить прощения и попытаться доказать, что я хочу исправиться. Моя мама, твоя сестра, девочки... И я не хочу, чтобы ты тоже был в этом списке. Хочу знать, не против ли ты, чтобы я осталась и мы были друзьями – или кем ты захочешь нас видеть – и просто знать, что здесь есть кто-то, кто не собирается попробовать убить меня.       Он сдавленно рассмеялся. – Никто не собирается убивать тебя. – Ты явно не знаешь мою маму, – но она мягко рассмеялась, говоря это. – Ну? – Что насчёт... – улыбка сошла с его лица. – Что насчёт того, что ты сказала мне? Что я могу только ранить тебя?       Губы Джинни сжимаются, и остатки смеха умирают на губах. Она выпрямляется, и, когда она неосознанно убирает свою руку со стола, пальцы Маркуса хватают её запястье, поэтому она не может полностью отдалиться. Он действительно не думал этого делать, но сделал рефлекторно, и она сперва смутилась, затем их глаза встретились, и она расслабилась от его неожиданного прикосновения. Честно, она не думала, что он возьмёт её за руку, а сейчас, удивленная, она скользила ладонью по его руке. – У меня было время, чтобы разобраться в эмоциях и чувствах, – прошептала она. – И, опять же, разве я не ранила тебя в ответ много раз? Мы можем быть друзьями, Маркус, я не... – Мы уже пробовали. И это не сработало, – произнес он, нервно усмехаясь. – Я даже не знаю, встречаешься ли ты с кем-то, – отвечает Джинни. Что-то в её голосе говорит, что она не собирается совершать те же ошибки с изменами вновь. Они уже разбили достаточно сердец в прошлом. – Я ни с кем не встречаюсь, – заверил он. – Я всё равно думаю, что мы должны быть с этим осторожны в этот раз, – настаивает она. – Я не собиралась говорить с тобой только ради того, чтобы мы снова были вместе, как раньше. Что бы там ни было. Я хочу знать, что мы действительно в порядке сейчас, что ты всё ещё доверяешь мне. – Я доверяю тебе, – говорит он, и все его грубые выходки словно в окно были выброшены. – Ты ведь знаешь, что мои чувства не изменились с тех пор, как ты ушла, не так ли? Я всё ещё имею в виду всё, что сказал. Можем быть осторожными, но если ты собираешься остаться, почему бы нам не попробовать? Чувства и всё такое. Я и ты против всех остальных, что насчёт этого?       Джинни обдумывала его слова, звучащие так, словно он был уверен. На этот раз Маркус не выглядел напуганным. И он был очень далёк от мальчишки, который пробирался в окно её спальни, чтобы просто заняться сексом и выглядеть круто. Он был таким, как минимум, в начале, когда постеснялся сказать, что был девственником, и что она была его первой. Джинни помнила, что она чувствовала, когда он сказал ей правду, и когда она осознала, что своей «крутостью» он просто прикрывался. Она считала, что винить в этом можно было только общество, в котором они жили: нужно держать лицо, не терять бдительности, даже будучи привлекательным белокожим парнем. Есть определённые ожидания, превращающиеся в стереотипы, которым необходимо соответствовать. Джинни училась жить с чужими взглядами, направленными на неё, всю её жизнь, дольше, чем Маркус когда-либо смог бы понять, но оттого, что она видела дерьма гораздо больше него, в конце концов, она поняла его.       “Он достаёт меня, а я – его” кричала она своей маме, когда та обнаружила, что он пробирался в её комнату. И это, конечно, было началом чего-то. Сейчас Маркус выглядел более честным, чем она когда-либо могла представить, и когда она переплетает их пальцы, она едва слышно шепчет «хорошо», но он улыбается, и она знает, что он всё равно её услышал. – Я по тебе тоже скучал, соседка.